Антон повернулся идти – и чуть не провалился в заросшую травой глубокую канаву. Зачем она здесь, на опушке леса?
Это же окоп. Выходит, и здесь не всегда царил покой. В пятнадцатом году под Львовом проходила линия фронта. Зоны смерти и зоны жизни не фиксированы, они постоянно меняются местами…
Чтобы как-то дисциплинировать скачущие мысли, Антон вспомнил полезное упражнение, которому некогда научил его Шницлер. «Моцион полезен для здоровья, – говорил профессор. – Однако мозг не должен оставаться праздным. Гуляете по парку или по лесу – идентифицируйте все растения, попадающиеся вам на глаза. Отличная тренировка памяти. Будущий анестезист должен хорошо знать ботанику. В природе нет ни одного растения, герр Клобукофф, которое, будучи должным образом препарировано и дозировано, не могло бы принести пользу медицине и фармакологии».
– Artemisia campestris, Centaurea albonitens, Plantago arenaria, Hyoscyamus niger… – стал перечислять Антон.
Продолжил, и углубившись в чашу.
– … Juniperus communis, Populus tremula, Picea abies…
Лес сразу перестал казаться враждебным. Идти через валежник, продираться через колючие кусты было трудно, но звук собственного голоса, безотказная работа памяти, музыка латыни придавали бодрости.
– Rubus fruticosus, Melampyrum, как его, nemorosum, Fagus sylvatica…
Гладкая кора Fagus sylvatica, бука обыкновенного, которую Антон, проходя мимо, рассеянно погладил рукой, вдруг треснула, брызнула колючими щепками прямо по пальцам. От грохота заложило уши.
Еще ничего не поняв, не осознав, лишь следуя нерассуждающему инстинкту, Антон бросился наземь. Отталкиваясь локтями, быстро отполз за ствол дерева, вжался в корни.
– Ты кто? А ну вылазь! – крикнул голос – грубый и одновременно дрожащий. Самое поразительное – женский.
Антон чуть высунулся.
Шагах в десяти или пятнадцати, по ту сторону маленькой лужайки, стояла женщина в военном, выставив вперед ходящий ходуном «наган». Женщина была коротко стриженная и какая-то противоестественно широкая. Возможно, так казалось из-за необъятных галифе, растягивавших в стороны и без того богатырские бедра.
Дуло рявкнуло дымом и пламенем. В землю с чмоканьем впилась пуля. Антон снова спрятался.
Чувство, которое он сейчас испытывал, совершенно не подходило к обстоятельством. Не испуг, не оторопь, а горькая обида.
После всего, что было – так абсурдно умереть? За последние сутки смерть столько раз подкрадывалась к нему, принимала разные обличья, словно меняя наряды перед трапезой – и в конце концов решила явиться грудастой, крутобедрой бабищей с выпученными глазами?