— Викарий Диббл посвятил тебе любовное стихотворение на латыни, — говорит лорд Шад, помешивая ложечкой чай. Джон нашел его в своем экземпляре Светония. Это неприлично. Какое счастье, что ты его не видела, а Джон — не понял.
— Нет, сэр, я понял, хотя он и налепил грамматических ошибок. Я его перевел для вас.
Амелия морщится:
— Викарий Диббл? Он похож на рыбу, у него такие же вывернутые губы. И насколько я помню, он ни разу в жизни мне и слова не сказал.
Малышка Гарриет с громким чмоканьем отрывается от материнской груди, и леди Шад тянется за куском хлеба с маслом.
— Сомневаюсь, дорогой, что викарий намеревался развратить ее.
— В таком случае ему следовало обратиться к ней как к честной девушке, — заявляет лорд Шад. — Ты роняешь крошки ребенку на голову.
— А вдруг мисс Прайс горит желанием изучать классическую филологию? — вопрошает миссис Марсден. — Увы, мои познания в этой области крайне скудны.
— Джон и сам может ее обучать. Ему это пойдет на пользу, — говорит лорд Шад.
А почему никто не спрашивает меня, хочу ли я учить латынь и греческий? — подает голос Амелия. — Я даже не знаю, зачем они мне, более того — зачем они Джону, хотя, очевидно, джентльмену они необходимы, чтобы преуспеть в профессии. Но я бы с удовольствием позанималась с Джоном.
Она выглядит обеспокоенной. Амелия может сидеть в гостиной, но ее положение в доме, так же как и положение ее брата, очень неопределенное. Она молода и красива, у нее есть карманные деньги — она подрабатывает птичницей, — и хотя официально является дочерью кучера мистера Прайса и его супруги, всем известно, что она незаконнорожденная дочь — и чья именно, тоже все знают. Брак е викарием или управляющим вроде меня — это предел мечтаний для нее, если только лорд Шад не назначит ей какое-нибудь приданое. А что до профессии… Я вспоминаю собственную высокопарную речь, обращенную к Софи, и ерзаю на месте.
— А вы, Бишоп, что думаете? — долетает до меня вопрос лорда Шада.
— Простите, что?
— Я спросил, какого вы мнения насчет образования для женщин?
Должно быть, это самый подходящий момент, чтобы загладить свою вину перед Софи, хотя я ума не приложу, как это сделать, не краснея и не выставляя себя полным идиотом или и того хуже — лицемером.
— Я к нему очень положительно отношусь, милорд. Моя матушка говорит, что, научившись читать и писать, она стала той, кем она сейчас является, что именно знания дали ей возможность подняться по служебной лестнице. Но она получила образование не потому, что таково было ее право или желание, а потому только, что ее отец хотел видеть дочь просвещенной.