— А смерти, например?
— Чего ее бояться? Пока живу — и смерти, выходит, нет. А помру — и совсем она мне будет безразлична… Каку, значит, проверку-ту учиняете?
— Нужен полный список рабочих по годам рождения, кто откуда, регистрировались ли на бирже, кто где имеет проживание на данное время, жилусловия тоже проверим; как с прозодеждой, расценки и прочее… — забубнил Семен. Ему было стыдно отрывать от работы людей, занятых добрым делом, и снова неприязнь к Войнарскому, зябкая, до мурашек по телу, окатила его.
— Это можно! — бодро ответил десятник. — Вот только вспомню ли сейчас? Что-то… болит моя головушка, охх… Пойдем-ко давай, маненько поправимся сейчас, а после уж я тебе всю подробность доложу. — Глаза его сразу как-то оплыли, он схватил Семена за руку и потянул за собой. Кашин вырвался, зашипел:
— Что ты, что ты! Разве можно, на службе ведь я, с ума сошел!
Тот кряхтел безнадежно и обиженно, озирался по сторонам. Семен понимал его: разных проверяющих, уполномоченных и агентов мужик повидал на своем веку куда как достаточно, знал, что добра от них ждать не приходится, и по мере возможностей избавлялся от них методом простым и испытанным. Других способов избежать докуки он не знал и теперь пребывал в растерянности и крепкой досаде, даже хватил кулаком по колену. Кашин не дал ему опомниться:
— Ну, давай сюда списочек-то, давай! Рработнички… — Он сдвинул вперед кепку, изображая заматерелого хозяйственника.
Фрол Анкудиныч вынул из кармана трухлявую, рваную на сгибах бумагу, протянул с тоской. Они отошли в тень, и Семен углубился в чтение.
Прочитав, ткнул в список пальцем и показал на рабочих:
— Все здесь?
— Все! Правда, есть еще мальчонка один — я его за куревом услал.
— Эксплуатация детского труда?
— Так сирота, сирота мальчонка, — заюлил десятник. — Пригрели возле себя, чтобы не загинул, не приведи господи, в воровстве. Николы Малахова вроде считается приемный сын.
Кашин покивал головой. В сущности, ему было все равно. Он заставил десятника поставить возле каждой фамилии число и месяц зачисления в артель и лениво смотрел, как десятник, старательно мусля химический карандаш, морща лоб и подолгу задумываясь, проделывал эту нехитрую операцию. По разумению Кашина, более чем нехитрую, ибо дата везде ставилась одна и та же. Только над фамилией, замыкающей список, Анкудиныч маялся долго, аж вспотел, высчитывал и бормотал. Неуверенно вывел цифру. Агент потянулся за бумагой, хотел что-то спросить, но неожиданно осекся: только что выведенная дата была датой гибели Баталова.
— Так-сс…