Федор вспомнил Ванина и сразу никак не мог догадаться, в какой это было связи с тем, что говорил Анатолий.
«Постой, постой, — нетерпеливо тормошил он свою память. — Что же это было такое в прошлом, связанное с Ваниным? Ах да, эти сомнения в нем, добром, мягком человеке».
Остались ли эти сомнения? Странно: как-то незаметно Федор освободился от них.
Анатолий приподнял руку и тихо сказал:
— Смотри! — Лицо его было серьезным и сосредоточенным и в то же время будто светилось изнутри тонко и переменчиво. Он торжественно-замедленным движением приподнял правую руку, согнув ее в локте, опустил во внутренний карман пиджака, а затем быстро вынул, — в пальцах он сжимал красный прямоугольник партийного билета, — припав грудью к столу, Анатолий сказал: — Вот это — главное! Приняли!
Федор быстро протянул руку.
— Дай! Что же ты мне раньше не сказал? Эх, ты! — И он взял билет.
Анатолий улыбался, наблюдая за выражением лица Федора. И как у него недавно, когда он доставал билет, так и у Федора сейчас было на лице выражение серьезно-сосредоточенное и торжественное.
«Стрелецкий Анатолий Владимирович, год рождения 1919, — читал про себя Федор, — время вступления в партию — сентябрь, 1940 год. Ленинский райком ВКП(б), г. Москва».
Билет был точно такой, как и у него, Федора, только с другими данными.
— Да. Это главное. Береги!
Анатолий развернул билет, заглянул в него, сложил осторожно, улыбаясь, опустил в карман и попробовал сверху пиджака: надежно ли? Задумался, склонив голову, потом зачем-то оглянулся, будто увидев впервые все окружавшее его, встал.
Федор поднялся вслед за ним.
— Пойдем. — Идя рядом с Федором, держа его за руку, Анатолий говорил: — Знаешь, Федор, о чем я думаю? Удачно мы родились, черт возьми! Время-то какое, а? Великое время и — требовательное! С нас многое спросится! — Он приблизил к Федору улыбающееся лицо и шутливо-угрожающе низким голосом произнес, стиснув его руку: — Крепись!
— Слушаю-с! — в тон ему отозвался Федор.
Первое заседание партийного комитета было посвящено итогам соревнования. Выступали многие, но Ванин с деликатной настойчивостью вел заседание по тому руслу, которое, видимо, он наметил.
Любители поговорить чувствовали себя связанными его осторожными, тихими замечаниями:
— Вот этого не следует… Это не надо. Скажите вот о чем… Вы кончили?
Улыбка и — легкий, успокаивающий жест рукой.
— Нет, нет, достаточно, достаточно… Вот, я вижу, товарищ Ремизов выражает нетерпение, пощадим его, дадим слово, хорошо?
И, чуть приподняв худенькие плечи, прицеливается в Ремизова глазами: