— Вот и линяйте из моей хазы! Чтоб духу вонючего тут не было! — побагровел Федька, никогда не терпевший угроз. Он отшвырнул скуластого за спину и загнал Касатку в угол. Прихватил за горло:
— Попух, падла!
Касатка открыл рот, силясь что-то сказать. И Федька увидел: десны мужика были совсем голыми. Ни одного зуба не уцелело.
— Мать твою! Выходит, и тебя продернула охрана через сапоги? — отпустил мужика, вспомнив свое. И спросил: — Где жевалки посеял?
— Цинга. На Колыме еще…
— Чего ж в пузырь прешь? Иль мозги поморозило, что хозяину не грозят? — отступил от гостей лесник.
— А кто тебя знает? Свой или чужой — теперь допри! В бега намылились семеро. И слиняли бы. Да засветили нас. Свои… А кто? Одни законники про побег знали. Шушера ни сном ни духом. Едва запретку проскочили, погоня на хвосте повисла. Выходит, свои заложили… Кому тогда верить можно? Мы всю ночь на ногах, как зайцы… Хотели к тебе прихилять, когда с кобылой ботал, но там место открытое. Опасно. Сюда, на хазу возникли, — проговорил Касатка.
— У меня тоже не густо. Хлеба сам два месяца не вижу. Приноровился к лепешкам. Их, пока горячие, хавать можно. Но на другой день — жуть, никто не разгрызет. Вот и перебиваюсь с картохи на рыбу. Скоро у самого хвост появится иль ботва с ушей полезет. Ни барахла, ни башлей, ни ксив нет. Я ж сюда по весне возник. Прямо из зоны. Спецуху дали. А ксивы так и остались в лесничестве. И баксы, какие все обещают уплатить.
— Видно, чтобы не смылся, не дают, — догадался Касатка.
— Сколько раз напоминал, все без понту! — отмахнулся Федька.
— Да нам от тебя ничего не надо. Мы по пути сельсовет тряхнули. В Ланграх. Ксивами запаслись. Башлей малость сгребли. И ходу. Теперь на материк сорваться надо. Сопрем у местных лодку. И ночью смоемся.
— Давай с нами, кент! Чего тебе тут канать? Приклеишься в нашей «малине». Задышишь, как законник! Чего у фраеров на поводке ходить? Ну разве кайф вот так, как ты, мориться? — предложил скуластый.
— А вы сами чьи будете? — заколебался Федька.
— Мы — ростовские! Из «Черной кошки». По четвертному дали. За особую дерзость загнали в Катангли. Ну и тюряга, ботаю тебе! У меня седьмая ходка. Всюду линял. В этой — чуть не ожмурился. Не тюряга — крепость! Из нее гнида не смоется. И нам только в зоне пофартило. Она рядом… Сорвались, а себе не верим. Мельчают нынче фартовые, кент! — говорил Касатка, очищая горячую молодую картошку от тонкой кожуры. — Раньше законник законника всегда выручал. Теперь всяк за себя, — глянул он на Федьку с укоризной.
— Опять бочку прешь? — насторожился хозяин.