Избивать палкой слуг, поваров, кучеров и лакеев было для Фридриха Вильгельма насущной потребностью. Он заметил ту же страсть и у своего друга, русского царя. Когда приступы подагры лишали короля возможности использовать палку, он приказывал класть рядом с креслом пистолет, заряженный солью, и стрелял в нерадивых лакеев так же, как в куропаток, оленей, зайцев. Мы еще увидим, что так же он обращался и со своими детьми. Доходило дело и до пренеприятных дипломатических скандалов: однажды король поднял палку на английского посла. Словом, со своим окружением этот человек общался с помощью кулака, палки, пинков.
При дворах Европы причуды прусского короля, прежде всего его драчливость, являлись предметом дежурных разговоров. Над ним смеялись и издевались. Кого-то поведение берлинского изверга, «фельдфебеля на троне» просто выводило из себя. Но все же ничего удивительного страшные известия из Берлина и Потсдама не содержали. Людей били по всей Европе, так что разговоры эти были, в сущности, лицемерны. Для XVIII столетия побои и оскорбления человеческого достоинства стали делом привычным. Начальники били и унижали подчиненных, не испытывая угрызений совести. При всех дворах били слуг, в каждом городском и сельском доме избивали собственных детей. Человеческая жизнь не стоила ровным счетом ничего. Русский царь Петр, этот «гений силы», восхищавший весь мир, бил людей ежедневно; он собственноручно обезглавил восемьдесят взбунтовавшихся стрельцов. Никого в Англии не трогало то, что матросы и горнорабочие умирали под плетьми; из таких «карательных акций» даже устраивали представления. Избиение мужчины, женщины, ребенка считалось вполне естественным, когда речь шла о простых людях. Еще в 1780 г. гений Вольфганг Амадей Моцарт, будучи концертмейстером в Зальцбурге, получал пощечины и пинки. Человеческое достоинство ценилось очень мало и не стоило совсем ничего, когда человека унижал аристократ или член королевской фамилии.
Нет, драчливость Фридриха Вильгельма не была сенсационной. Новостью для европейских кумушек стало другое: этот человек в далекой, почти неизвестной Пруссии не делал различий между дворянами и «подлым людом». Вот что действительно стало международным скандалом. Прусский монарх бил всякого, будь он «благородный» или «простой»; казалось даже, его мускулистая рука предпочитала спины «тонких натур». Его буковая палка не знала классовых различий, а гнев не признавал дворянских или других привилегий, все спины для короля-«демократа» были равны. Такого расчлененная на касты Европа еще не видела.