- Да ты не печалься, сыне мой, – опять заговорил старец. – Я ведь не гоню тебя прочь. Поживи со мною, охолонь маленько. Ибо не готов ты пока к общению с Господом… А я чем смогу, помогу тебе покой в душе твоей мятущейся обрести.
- Да я ведь и шел к тебе, Отче, дабы смирению научиться и боль свою душевную превозмочь, - ответил Степан. – Нет нужды мне покидать тебя, хворь свою не излечивши… Разумею, что в сообщество людское без злобы лютой и ненависти испепеляющей мне воротиться надобно. Так я мыслю…
- Верно мыслишь, сыне мой. Верно. Ибо не сможешь жить ты без покоя душевного средь людей. Чужд ты им будешь и враждебен. От того все беды твои проистекать будут во множестве. И суженая твоя не явится к тебе, ибо страшен ты будешь ей и непонятен во злобе своей…
И потянулись дни, наполненные трудом простым, постом и молитвой. Рано поутру уходили Степан с Мефодием в лес – травы целебны собирали, ягоды лесные да плоды, дикий мед из бортей качали. Волк их всегда в походах сопровождал, оберегая от зверя лесного.
К осени выкопал Степан погреб у скита, обил стены его жердями да ляду крепкую дубову вытесал, ко входу приладил. Все припасы туда и сложили на зиму.
Ужо и дождики зарядили осенние, древа стали лист, пожелтевший изрядно, с веток скидывать, лужицы по утрам стали ледком схватываться, когда пришел к Мефодию купец из земли Владимирской с сыном. Отрок, годов четырнадцати от роду, телом крепок был, статен, да только на мир смотрел глазами пустыми, в улыбке дурной зубы скалил. Не разговаривал он с малых лет, родню свою в горе непосильное ввергая… Паче того, был он в родине купецкой единым сыном…
Долго Старец говорил с купцом, да и порешили они обоюдно отрока до весны в скиту оставить, ибо хворь его душевная в длительном лечении нуждалась.
Купец оставил им пару тулупов овчинных, отрез холстины, хлебов десяток ржаных, два топора, две пилы, две лопаты, вилы, гвоздей полпуда… Хотел было, сала кабаньего оставить, ибо отрок приучен был к блюдам мясным, да воспротивился тому Мефодий. Наотрез отказался от пищи животной. С тем и убыл купец, чтоб по весне будущей за сыном вернуться.
Степан сбил из теса дубового полати, коими почти весь сруб занял, и зажили они втроем, все тяготы жизни лесной, скупой на радости малые людские, меж собою поровну разделяя.
Студено стало по утрам, дерева уж совсем голые стояли. Иногда срывался с неба мрачного, нахмаренного снежок крупой. Печурку лесные жители топить стали, отчего приютно и тепло было в хатенке хоть и тесной, да крепкими узами товарищескими наполненной. В это время стал отрок, коего Никитой звали, отдельные слова произносить. В очах его осмысленный блеск проявился. До полудня каждодневно Мефодий с ним занимался: отварами трав поил, молитвы читал да долги беседы вел, растолковывая чего-то. Степан в это время брал волка, с которым весьма дружен стал, и в лес уходил. Грибна была осень и не скупа на дары свои. Степан полну корзину всяких припасов из лесу приносил, да погреб набивал, к зиме суровой готовясь.