Завечерело уже, они шли к ее дому на улице Энгельгбрегта, но остановились в черной тени старых деревьев Хумлегордена.
Она сказала:
— Ты не хочешь жениться, и я так хорошо понимаю тебя. Почти все браки нынче несчастливы. И все же скажи мне: это оттого, что у тебя нет средств?
Он слегка помедлил с ответом.
— Я не говорил, что не хочу, — возразил он. — Я сказал, что не могу.
— Да, но… — Она стояла, уставив взгляд себе под ноги. — Но папа говорит, что, когда я пойду замуж, он будет давать мне две тысячи в год на хозяйство. Как Еве и Маргит.
Ева и Маргит были две ее замужние сестры.
— Но, милая, — отвечал он. — Мне бы не хотелось вставать в экономическую зависимость от твоего отца. Покуда ведь я кое-как справлялся своими силами…
И он добавил, ощущая, как важно сейчас каждое слово:
— Я буду совершенно откровенен с тобой, раз уж ты меня спросила… Нет, дело не только в том, что у меня нет средств. Тут еще и другое. У меня такая сильная, такая необоримая потребность в одиночестве. Конечно, я вовсе не хочу быть всегда, с утра до вечера, один. Но я хочу, чтоб у меня было право в одиночестве начинать и, главное, в одиночестве кончать день. Я люблю думать один и спать один. Сомнительно, чтобы я годился для брака и семьи.
Несколько мгновений они стояли молча. С ближайшей скамьи доносились приглушенные голоса. Женский голое: «Но ты же обещал…» И мужской: «Мало ли него не пообещаешь…»
Арвид и Дагмар обменялись улыбками.
— Мы, по крайней мере, друг другу ничего не обещали, — сказал он. — Ты согласна, что так куда лучше?
— Еще бы, — ответила она. — И я тебя очень понимаю.
Он проводил ее до двери. Потом он пошел в газету. В кабинете Торстена Хедмана, которым он по-прежнему пользовался в отсутствие хозяина, за письменным столом сидел профессор Левини.
— Виноват, — сказал профессор, — я занял, кажется, ваше место? Я сию минуту…
— Бога ради, господин профессор… Не позволите ли мне только позвонить…
Он позвонил по телефону в типографию и попросил прислать оттиск своего отчета о похоронах.
— Скажите, — заговорил с ним Левини, — вот вы же были на похоронах, — ведь просто скандал вышел, верно? Ужасающе! Я имею в виду пастора! В своем роде получилось даже хуже, чем восемь лет назад, когда он нес такой же вздор над телом Виктора Рюдберга и определял ему место в «преддверье». Ключи от святая святых, видите ли, в его собственных руках! И в награду получил-таки кресло Виктора Рюдберга в Академии!
Вошел мальчишка с версткой.
— Разрешите взглянуть? — спросил профессор Левини.
— Извольте.
Левини быстро пробежал полосу глазами. Дойдя до речи пастора, он ухмыльнулся в черную бородку. Речь передавалась сжато и беспристрастно.