Мать не могла скрыть тревоги:
— Не для блага, не для блага созывает Урун-Бурун племя в такую рань, — вздохнула она.
Анд утешил ее:
— Не коснется это Анда с матерью. Погиб в набеге на вешних отец Анда. Как повелось у бурундцев, он стоит теперь на защите своих близких.
— А Жрец? Потребует наказания Анда за общение с вешнянкой? — обеспокоено спросила мать.
— Если бы Жрец добился согласия Урун-Буруна, он давно бы схватил Анда.
Мать покачала головой и рассказала, что первым из тех, о ком она говорила ночью сыночку, казнен был старый Вождь. Вторым казнили «предателя бурундцев». Он вслед за Лжежрецом говорил о любви к врагам и, если ударили по щеке, предлагал подставить другую. За эту «ересь» он поплатился заживо содранной кожей. Потом умер в мучениях. Его-то и схватили прямо в созванной гонгом толпе, прямо на площади. Мать страшится того же…
Анд пожал плечами, скрыв дрожь.
Они вместе пошли к площади Синей травы.
Люди уже тянулись туда вереницей, тревожные, понуждаемые воющим звоном гонга.
Щипавшие синюю траву козы поднимали головы и, казалось, осмысленными печальными взглядами провожали их.
Мать то и дело останавливалась, чтобы ласково потрепать коз по лохматым шеям, а заодно отдохнуть, отдышаться.
Анд с участием смотрел на нее.
Толпа заполнила всю площадь, плечом к плечу стояли люди, молча, стараясь не смотреть друг на друга.
Многие бурундцы жили далеко, за излучиной реки-кормилицы, и подошли позже. И потому Анд с матерью оказались в первых рядах, что очень беспокоило старую женщину.
Анд стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, смотря вперед невидящим взглядом. А перед внутренним взором его был не допотопный всадник с мечом, символ убийства и угнетения, а заветное книгохранилище, где гибкая девушка в красном тянется за книгой к верхней полке. И не заметил он даже, как по ступеням пьедестала, сделанным из старинного красного камня с прожилками, напоминающими загадочную письменность, взошел Урун-Бурун.
Огненная, седеющая копна волос на его голове торчала во все стороны, борода была всклокочена, словно тревога подняла вождя с ложа.
На ступень ниже, угодливо горбясь, пристроился Жрец.
Еще ниже толпились подручные жрецы, окруженные стражниками, вооруженными дубинками и рычагами, отломанными от старых машин.
Анд видел, как шевелятся губы матери. Что она шепчет? Заклинания? Молитвы? И, кажется, на книжном языке! Только сын ее знал, что до изгнания Лжежреца она тайком бегала к нему, считая проповедником христианского Добра. И, кажется, помогла ему избежать участи одного из своих последователей, поплатившегося кожей на площади Синей травы.