Иван Иванович открыл глаза и мутноватым взором поглядел на сердобольных женщин:
- Благодарю... Вы очень любезны...
Острым розовым язычком слизнул с Любашиной ладони таблетку аспирина и, проверив усами не очень ли горяч чай, прильнул ртом к краешку стакана.
- Гляди-ка: и пьет не по-кошачьи... - зашептала Катя на ухо своей подружке. - Кошки языком наяривают, а этот...
- Ровно как человек пьет, - согласилась Любаша. - Может быть, заколдованный?
- Да ты что! - замахала руками Кипяткова. - Из цирка он сбежал, точно тебе говорю - из цирка!
Она заметила торчащий из-под бантика край бумажки и, вытащив ее, прочитала:
- "Просим вернуть кота Юрию Куклачеву. Москва. Госцирк". Как в воду глядела - из цирка сбег! - обрадовалась Катя и засунула на всякий случай бумажку на прежнее место. - А теперь понял, голубок, что на свободе не шибко сладко, и снова к своим в Москву пробирается.
Иван Иванович, хотя и слышал краем уха, о чем перешептывались проводницы, однако в разговор не вмешивался: во-первых, он не хотел разубеждать женщин в их ошибке, а во-вторых, несмотря на аспирин и чай, жар еще продолжал туманить его сознание. "Лишь бы до Москвы оправиться... думал он, лежа под грубым шерстяным одеялом. - Вот простудиться в июне сподобило..."
Он снова закрыл глаза и, свернувшись под одеялом калачиком, задремал. Ему снились Костя, Маришка, Уморушка, Брыклин, снились светлогорские крыши и прогуливающиеся на них Мурзик и Пантелеич, снился огромный вокзал и почему-то целая куча сосисок, снилась даже сама Москва. Когда снилось хорошее, Иван Иванович спал спокойно и тихо, когда же виделось плохое, например, сосиски, веник, дежурная по вокзалу, - он вздрагивал и нервно урчал во сне. Иногда приговаривал: "Ничего... ничего... и не такое видали..."
Проводницы, увидев, что странный пассажир, кажется, успокоился и уснул, не сговариваясь вышли на цыпочках из служебного купе и тихо затворили за собой дверь.
Глава пятая,
в которой Иван Иванович сначала попадает впросак,
а затем встречает добрую душу
Всю ночь проспал Иван Иванович, как убитый, а наутро, перед самой Москвой, поднялся здоровым и бодрым, будто и не простужался он совсем недавно и не валялся в бреду и в жару. Отнекиваясь и извиняясь за доставленные хлопоты, он разделил скромную утреннюю трапезу с добрыми проводницами Катей и Любашей и почти в одиночку, увлекшись за разговорами, съел все запасы жареного хека. Но подружки даже не заметили этого, впрочем, как и сам Иван Иванович. Уж очень интересный получился у них разговор! Катя и Любаша спрашивали Гвоздикова о цирке, о клоуне Куклачеве, а он с удовольствием рассказывал им все, что знал сам. При этом Иван Иванович не лгал: он говорил только о цирке, а не о своей работе в нем.