Шагнули к воротам. У них уже стоял наготове знакомый вахман-эсэсовец. Кто-то говорил, что он сын какого-то богатея, который денежным мешком откупил своего отпрыска с восточного фронта, где в немцев стреляют и убивают. Здесь же он в полной безопасности и убивать может только сам. Против измотанных пленных у него была винтовка, и он не жалел ее приклада для подгона «ленивых» русских.
После лагерных ворот — дорога к аэродрому. Тут снова ворота, снова проверка. Больше других здесь беспокоился Кривоногов. В бригаде было заведено так, что кто-то в ней нес охапку сухих дровишек, хвороста или щепочек — для костра охраннику. На этот раз среди хворостинок Иван проносил железный прут.
Обошлось. Корж повеселел.
Подслеповатый старичок-мастер подозвал Соколова и Немченко, стал пояснять по-немецки, что делать бригаде. Махнув рукой, показал направление.
Десятка подошла к бомбовым воронкам. В предрассветных сумерках черными кругами они зияли на снегу, на рулежных дорожках. Воронки были свежими. Значит, на аэродром налетали сегодняшней ночью. Почему же Михаил в дремотном сне не слышал частобоя зениток? Или они не стреляли?
Дул порывистый промозглый морской ветер. Вахман время от времени, согревая ноги, приплясывал.
Свежих воронок было много. И, прикинув, что дел тут хватит, пожалуй, до полудня, герр ефрейтор приказал развести костер. Вахман присел на корточки, прислонив винтовку к плечу. Грел руки над огнем и следил за пленниками.
Они следили за ним. Четверо — особенно пристально.
Близился обед — самое надежное время: как только прозвучит гудок, техники, мотористы, сложив инструменты, уйдут со стоянок, к столовой, к ангарам. Однажды Девятаев видел, как какой-то ефрейтор, забивая гвоздь, услышал сигнал на обед и в ту же секунду отложил молоток, не сделав по шляпке двух или трех ударов. Он забил гвоздь после.
Воронки забрасывали кое-как, чтоб дня через два-три в них застревали самолеты.
В эту же глубокую от крупной бомбы воронку спрыгнул Михаил, мигнув Соколову. Стал утаптывать землю, Курносый понял, спустился к Михаилу.
— Начинай!
Это означало, что бригада должна перейти к другому месту, ближе к «своему» самолету и там разделаться с вахманом.
Но всегда энергичный и находчивый Соколов неуверенно промямлил:
— Может, завтра?.. Ведь…
— Не каркать! Не хотите, сам убью немца и один улечу! А вам — крышка.
В воронку, почувствовав неладное, соскользнул Немченко и тоже стал топтать землю. Он был осторожен: хотя немец с винтовкой и грелся у костра, глаз у часового был наметанный.
— Пора! — шепнул решительно Девятаев.