У Соколова было выгодное положение. Разбежавшись под склон, мог бы толкнуть вахмана в костер, мог бы грохнуть фашиста по виску, мог бы…
Но все было задумано иначе. Первый удар за Кривоноговым. И железяка у него.
Вмиг ставшие строгими глаза летчика на лице с кровоподтеками сверкнули повелительно, приказывающе: «Иван, давай!»
Корж мягко, словно крадущаяся кошка, проскользнул за ссутулившуюся спину фашиста.
Тот последние секунды с удовольствием потирал отогревшиеся у костра руки.
Только бы не оглянулся!..
Девятаев пошел на необъяснимую решительность. Сделал запрещенные вахманом шаги. Протянул озябшие и раскрасневшиеся от нервного напряжения руки, то ли намереваясь погреть их, то ли услужливо поправить дровишки в костре.
Безоружный пленный фашисту был не страшен. Он посмотрел на его расквашенное лицо пренебрежительно и равнодушно.
Михаил вскинул взгляд на Кривоногова. Тот держал увесистую железяку на взводе, прицелившись ударить без ошибки.
«Давай!»
Железный пруток рассек правый висок вахмана. Тот неуклюже завалился на бок. Струйка крови окрасила снег.
В десятке — выкрик:
— Теперь нам виселица!..
— Собаками растерзают!..
В сумятице при формировании рабочих команд Немченко и Соколов не успели собрать в свои пятерки всех, кто знал летчика в лицо. А его утренний приказ по мятежному гарнизону на полет получили лишь четверо. И теперь, в роковые минуты, не случайно нервно взвился этот угрожающий выкрик. Он исходил, конечно, от сути лагерных порядков: за убийство фашиста в живых не остаться.
Девятаев, щелкнув затвором, загнал патрон в ствол винтовки.
— Не трогать Ивана!.. — И передал винтовку Кривоногову. — Наведи порядок. Володя, со мной!
Двое, выскочив по расчищенной дорожке, по-пластунски поползли к капониру, в котором стоял «хейнкель» с прогретыми моторами.
А Корж, построив оставшихся в шеренгу, отдавал распоряжения:
— Мишка — летчик. Мы захватываем самолет и сегодня же будем в Москве! Кутергин, надевай шинель вахмана. Как просигналят, поведешь нас строем.
Девятаев и Соколов подобрались к тыльному входу капонира и замерли, услышав за валом немецкие голоса. Значит, механики здесь. Еле переводя спершееся дыхание, прикрылись краешком маскировочной сетки. Техники переговаривались. Соколов отчетливо понимал их речь. И когда они, собрав инструменты, ушли через широкий выход, Володя перевел Михаилу:
— Пошли в столовую. Двое вернутся через час, а третий будет где-то на наблюдательной вышке. Самолет полетит на какой-то эксперимент.
— Вот мы и покажем им «эксперимент», — Девятаев представлял себя уже за штурвалом, уже в полете. Ведь сколько готовился к этому мигу!