- Сами мы виноваты, Анна Матвеевна. Уж очень мы их избаловали, все им, все им. И лучший кусок, и дворцы, и стадионы, и школы, и театры...
- И растут к работе совсем не приучены... Все им подай, все за них сделай.
Только успела сказать Анна Матвеевна, как из кухни прибежала Катя:
- Анна Матвеевна, я кухонную посуду не мыла и мыть не буду. Нечем. Воды нет.
И Муся за ней:
- А я кухню не убирала: там всюду грязные кастрюли наставлены - не повернуться. Пойдем, Катя, в фантики играть!
И встала старушка Анна Матвеевна:
- Ну, Василий Игнатьевич, возьмемся уж мы с вами, старые пролетарии.
Поднялся Василий Игнатьевич:
- Пожалуйста, Анна Матвеевна!
И вот уже звякает цепь у колодца и звенит посуда в лоханке.
А наверху, у себя в комнате, Таня думает и думает:
"Ничего я, видно, не сумела. Все неправильно начала... Не могу я. Мама, бывало, меня дразнила: "Мягкая, как воск",- а тут нужна дисциплина, строгость. А они не хотят меня слушаться. Не понимают. Трудно, ох, как трудно мне, мамочка!"
Да, Таня, трудно. И общая растерянность и страх, и плач Муси, и эгоизм Леши, слабость стариков, отчужденность Лили, отсутствие Геры - все это легло на твои плечи. Не позволяй им сгибаться. Нельзя. Ты старшая здесь, и ты комсомолка. Тебе придется ответить Родине, Когда она спросит, все ли ты сделала, что было в твоих силах, и даже немного больше. Так она спрашивает со своих лучших детей.
Вечером, в положенный час, ребята собрались к ужину.
- Вы, ребята, ужинать пришли? - спросила Таня.
- Да, конечно.
- Да... да.
- А что на ужин?
- Ужина,- сказала Таня спокойно,- не будет.
- Почему?
- Как это не будет?
- Потому что дежурные не принесли воды и не налили керосину в керосинку, не почистили картошку.
Все поворачиваются и смотрят на Пиньку и Лешу. И так смотрят, что те невольно опускают головы.
7. Я буду жить!
Гера вернулся. Он остановился на пороге, и восклицания, приветы, вопросы замерли у всех на губах. Он осунулся и почернел. У него сгорбились плечи, рот, сухой и опаленный, был плотно и жестко сжат.
Держа за дуло ружье, он тащил его по полу, и ложе подскакивало и стучало по половицам.
Гера прошел сквозь полную людьми комнату, как сквозь пустыню,- для него никого не было вокруг. Он вошел в свою каморку и закрыл дверь.
Взволнованные ребята молчали; они проводили его глазами, и никто не сказал ни слова. Только Василий Игнатьевич ниже опустил голову.
Анна Матвеевна вдруг решительно встала, обдернула на себе халат и, вся подтянувшись, пошла в комнату Геры. Тягостное молчание придавило ребят. Никто не шелохнулся, не посмотрел на другого, не зашептался.