Глава 8
Краткое содержание предыдущей Маргариты
Утро выдалось сухим и ветреным, так что у всех проснувшихся сразу губы покрылись коркой, а уличный термометр сдуло с кухонного окна, и теперь он маячил на соседней карликовой крыше. Рита в радостном трепете толклась у зеркала, будто невеста перед венчанием. «Мы должны зайти к Соне, мне нужно переодеться… перед больницей», — повторила она в пятый раз. Лиза в пятый раз кивнула — теперь уже ощущая космическую торжественность момента. Нет, три больничных дня в космическом масштабе, разумеется, ничего не значили. И эти несчастные деньги — тоже. Да и отдельно взятая Рита с ее отдельно взятым сифилисом — тоже. Нечто другое, счастливое расположение звезд, наверное, судьба — избушка на курьих ножках, повернувшаяся к лесу задом, а к ним, дуракам, передом…
Вероятно, о Рите нужно знать… Или как раз не нужно, чтобы легче дышать рядом с ней и не бояться ранить ее неловким жестом или звуком. Рите довелось родиться слишком ожидаемым ребенком в слишком безмятежной семье. Жили-были папа и мама, и не было у них детей, потому что у мамы барахлило сердце и, по правде говоря, не жилец она была на этом свете. А в слабеньких природа обычно столько всего напихает, что удивляешься, как они еще с ног не валятся от большого ума своего, от латыни и от скерцо и анданте наизусть. Как они не устают играть двумя руками там, где предписано четырьмя… А звали ее Бронислава. Тетя Броня работала завлитом в театре, кроме этого, она рисовала, играла на скрипке, вышивала и крестиком, и ноликом, пела на немецком Шуберта и на итальянском Адриано Челентано, садилась в позу лотоса и знала, что такое «сатори». Но ей хотелось еще и того, что есть у всех. Ребенка то есть. Врачи наложили вето на эту прихоть и далее сняли с себя всякую ответственность за последствия. Тетя Броня говорила: «Когда у тебя в шкафу одни вечерние шелка, все отдашь за фланелевый халатик». Она тогда до смерти захотела быть обычной многодетной курицей. И родилась Маргаритка, цветок цветков.
Здоровье Брониславы Генриховны поблекло, но этого никто не заметил, ибо здоровье внутри, а великое счастье — снаружи, а тем более — вопящий божий дар в коляске. И в него-то Бронислава истерично захотела впихнуть весь свой интеллектуальный извилистый путь экстерном и еще два языка, семиструнную гитару, искусствоведение и даже мимику и жест.
В четырнадцать лет Маргарита улыбалась всем и вся, и мир ставил ей жирные «пятерки» в дневник. Ну, быть может, и не весь цельный, невообразимо круглый и вращающийся мир, а лишь частичка его, маленький мирок в пределах школьного забора, понурых дворовых железок, исполнявших роли ракет и лесенок в небо, да омерзительных субъектов, щупавших девочек за попки… Риту принимали без вопросов, как все счастливое и бесхитростное. У Риты почти все было, даже модные розовые кроссовки. Так уж вышло.