– У Соломина мастерская дожидается вашего космонавта, – сказала Катя. – Брус во дворе лежит, до зимы использовать надо. Скоро Павел освободится?
– А я почем знаю? – настороженно хмыкнула Ирина Владимировна. – Как говорится, «Теперь мила мне балалайка да пьяный топот трепака перед порогом кабака». Пьет, бездельник, пятый день. Хорошо хоть на рыбалку еще ходит. Сегодня тоже в гараж к дружку пошел, говорит, сцепление менять. Знаю я эти сцепления, пол-литра выжимной цилиндр… Пошли искупнемся!
Катя помедлила, но потом улыбнулась чему-то, встала и стала снимать с себя одежду – капри и майку, под которыми ничего не было; и когда она это сделала, постепенно – сначала вокруг, затем все шире и дальше – весь пляж, казалось, замер, и только дети еще визжали и брызгались. С тихой улыбкой на губах, от бедра раскачивая стан, откинувшись назад, отчего сережки-кольца чуть замедлили качание, она шагнула в воду, и дети расступились, испугавшись, мальчишки-подростки застыли или нырнули от стыда, а Катя все шла и шла, пока не свалилась в бочаг и, раздвигая течение брассом, поплыла на фарватер. Ирина Владимировна закрыла рот и, быстро-быстро мелькая пятками, кинулась в воду. За ней бросился эрдельтерьер, вытянул поверх воды голову и поплыл до самого буя, хотя раньше не осмеливался отдаляться от берега больше чем на несколько саженей.
Катя уже развернулась и, поравнявшись с учительницей, сказала:
– Соломин затеял использовать для строительства мастерской остатки векового сруба, что оставался на участке. Он желает оставить стропила, дверные косяки и ступеньки крыльца. Говорит, важно сохранить заклад от старого дома, для преемственности. Пусть Павел объяснит, может ли дерево столько служить.
– Отчего ж, смотря какая древесина, – отфыркиваясь, отвечала Ирина Владимировна. – В голодные времена, когда еще карточки были, Пашка зарабатывал мореным дубом. Ездил на лодке вдоль и поперек реки и возил за собой якорек – искал топляки, потом ставил маяки и возвращался на дизеле с лебедкой. Такой мореный дуб шел по триста баксов за кубометр, потому что сносу ему нет, железо – и то скорей сгниет.
– Вот пусть Павел и посмотрит, какой дуб, годится или нет.
– А ты девка, я гляжу, не промах. Скиданула все да пошла вперед грудями. От молодца́, наша школа! – засмеялась учительница. – Ты скажи, подруга, таможня у нас славно работает?
Обратно на пляж Катя застеснялась выходить и отплыла подальше в тальник, куда принесла ей одежду Ирина Владимировна; эрдельтерьер притащил босоножки.
– А твой – он банкир в Москве? – спрашивала по дороге в Чаусово Ирина Владимировна, любуясь Катей и не желая с ней расставаться, так как подспудно понимала, что Катя – музейное зрелище, что такую красоту она еще долго не увидит вблизи.