Она хмурится. Я тоже. Мы устали и с каждой минутой устаем все сильней, и пытаемся не думать о том, что видели в Фарбранче. Мы идем и бежим уже чуть ли не полночи, а реки все не видно. Я начинаю бояться, что мы не туда свернули, но даже если так, отсюдова уже не повернешь.
— Отсюда, а не отсюдова, — бормочет Виола за моей спиной.
У меня прямо глаза на лоб лезут.
— Вот нельзя так! Во-первых, если будешь читать чужие мысли, никто тебе спасибо не скажет.
Она скрещивает руки на груди:
— А во-вторых?
— А во-вторых, как хочу, так и говорю!
— Ну да, я заметила.
Мой Шум начинает волноваться, и я делаю глубокий вдох, но тут Виола шикает на меня, ее глаза сверкают в темноте, и она смотрит куда-то в сторону.
Плеск воды.
— Река! — лает Манчи.
Мы бежим дальше, поворачиваем, сбегаем по небольшому склону, опять поворачиваем, и вот она, река, прямо перед нами, широкая, гладкая и спокойная, куда спокойней, чем в прошлый раз. Мы молча падаем на скалистый берег и пьем, а Манчи забирается прямо в воду и жадно лакает.
Виола сидит рядом со мной, и на меня снова накатывает ее тишина. Как бы ясно и четко она ни слышала сейчас мои мысли — ну, мы всетаки тут одни, никаких посторонних Шумов, — оглушительная тишина раздирает меня на части, как самое страшное горе. Хочется взять эту тишину и вжаться в нее, исчезнуть, раствориться в пустоте.
Как хорошо было бы сейчас просто исчезнуть. Как чудесно…
— Я не могу не слышать тебя, — говорит Виола, вставая и открывая сумку. — Когда мы одни и вокруг больше никого.
— А я не могу не слышать тебя, — отвечаю я. — И неважно, есть кто-то рядом или нет. А ну брысь из воды! — кричу я Манчи. — Там могут быть змеи.
Он не слушается: стоит в воде и виляет задом до тех пор, пока повязка не отваливается и не уплывает, а потом сразу выскакивает на берег и принимается лизать хвост.
— Иди сюда, я посмотрю.
Он тявкает в знак согласия, но когда я подхожу, тут же прячет хвост под себя — насколько позволяет новая длина. Я осторожно его вытаскиваю. Манчи без умолку бормочет: «Хвостик! Хвостик!»
— Представляешь? — говорю я Виоле. — На собак твой пластырь тоже действует!
Она достает из сумки два диска, продавливает их большими пальцами, и они вытягиваются в бутылки. Наполнив обе водой, она бросает одну мне.
— Спасибо, — не глядя, говорю я.
Виола вытирает свою бутылку насухо. Пока она убирает воду в сумку, мы стоим на берегу, и по ее молчанию я чувствую: она хочет что-то сказать.
— Послушай, я не хочу тебя обидеть, — наконец выдавливает Виола, поднимая на меня глаза, — но не пора ли прочесть ту записку? Ну, на карте.