Павел ждал. Не мог же император вызывать его на допрос только ради того, чтобы спросить, не забыл ли он кого-нибудь из участников тайных обществ! Он, без сомнения, должен задать ему еще какие-то вопросы. Хотя о чем еще его можно было спрашивать после того, как он несколько месяцев давал подробные показания, Пестель даже не догадывался.
– А вы знаете, что не все ваши сообщники были с нами столь же откровенны? – спросил неожиданно Николай. – Некоторые вообще никого не выдали, так и промолчали во время всех наших с ними встреч. Лунин, например, Усовский, Якушкин… Хм, вы меня слушаете?
– Да, – ответил Пестель, но в его голосе звучало такое нескрываемое равнодушие, что было очевидно: то, о чем говорил царь, не интересовало его вообще. Однако Николая это как будто не удивило: присмотревшись к безразличному лицу своего собеседника, он лишь утвердительно кивнул, словно соглашаясь с какими-то собственными мыслями.
– Вот поэтому вы и проиграли, – сказал он, обращаясь не столько к Павлу, сколько к самому себе. – Не лично вы, а вся ваша разбойничья шайка. Вы не могли победить, потому что побеждают всегда достойные люди. Те, кто не способен предать своих соратников. И кому не все равно, что с ними и их друзьями будет потом.
Пестель молчал, не пытаясь ни возразить, ни согласиться с услышанным. Его лицо так и осталось непроницаемым, так и не выказало никаких чувств. Он ждал, когда закончится допрос и его отвезут обратно в крепость – теперь это было его единственным желанием. Все остальное действительно было ему безразлично.
– Уведите! – бросил император стражнику и снова стал просматривать бумаги на своем столе.
Не дожидаясь, когда стражник заставит его выйти, Пестель повернулся к нему и привычно закрыл глаза. Черная повязка снова стянула его голову, с силой надавив на глаза, и он слегка поморщился от боли. Солдат подтолкнул его к двери, и он вышел из императорского кабинета, умудрившись не споткнуться на пороге и не задеть плечом дверной косяк. А потом снова был путь по коридорам и залам, все такой же длинный и запутанный, и Пестелю опять казалось, что его ведут другим путем, не тем, по которому он пришел на допрос. «И чего эти конвоиры сейчас-то петляют? – удивлялся он про себя. – Романов же сказал, что это была наша с ним последняя встреча! Значит, больше меня сюда приводить не понадобится…»
Слова императора о последней встрече сразу же врезались Пестелю в память, но при этом не поколебали его душевного равновесия. Без сомнения, они означали, что следствие по делу обоих тайных обществ закончено и в ближайшее время всем их участникам вынесут окончательный приговор. Либо их отправят на каторгу, либо – в гораздо более далекое место, откуда люди уже не возвращаются… Но какое бы решение Николай ни вынес, к чему бы ни приговорил участников несостоявшегося заговора, никто из них уже точно никогда бы не попал к нему во дворец. Тем не менее Пестеля вели по дворцовым залам с повязкой на глазах, не позволяя ему увидеть, где он находится. И он по-прежнему мог лишь мысленно отмечать про себя особенности залов, в которых оказывался: «Какая-то большая комната с гулким эхом от наших шагов… Какая-то лестница, покрытая толстым ковром… Дверь скрипучая – кажется, я ее помню, она где-то недалеко от выхода на улицу…»