Глава XVI
Чита, острог, 1826 г.
В первые месяцы своей жизни на каторге новые заключенные читинского острога не любили прогулки. Их товарищи по несчастью, отбывавшие там наказание за кражи и разбой, не понимали этого и втайне считали бывших дворян если не сумасшедшими, то, по меньшей мере, людьми со странностями. В самом деле, разве мог человек, находящийся в здравом уме, идти на прогулку с еще более кислой физиономией, чем спускаться в забой на каторжные работы? А эти прибывшие из столицы государственные преступники, поднявшие руку на самого царя, вели себя именно так! В забое они были мрачны, но никогда не жаловались на тяжесть работы и покорно отрабатывали положенную им норму, притаскивая заключенным-откатчикам по три пуда руды в день. Вообще держались спокойно, как будто бы считая свою участь справедливой. Но когда их выпускали в окруженный забором из огромных толстых бревен двор, в глазах у каждого вспыхивала такая тоска, и они начинали с такой досадой ругать шепотом свою несчастную судьбу, словно именно прогулки, а не работа были главной частью их наказания.
Над «гостями из столицы» остальные каторжники посмеивались, а иногда и бросали им вслед злые ругательства, но те делали вид, что ничего не слышат и вообще не замечают их презрительного отношения. При этом они продолжали вести себя все так же странно, непонятно и нелогично, по мнению других узников острога. И только между собой всегда обменивались понимающими и сочувствующими взглядами. Им-то было ясно, что гулять на строго ограниченном участке земли, не имея возможности даже выглянуть за его пределы, для каждого из них было гораздо более сильным унижением, чем самая тяжелая и грязная работа. Они только не могли объяснить этого другим каторжникам.
Но так продолжалось до того момента, когда на каторге совершенно внезапно, неведомо каким образом, едва ли не впервые за всю историю ее существования появилась женщина. Каким образом она пробралась в тщательно охраняемый забой, как не затерялась в узких, темных и почти непроходимых для оказавшегося там впервые человека подземных коридорах, никто из заключенных так и не узнал. Просто однажды кто-то из «старожилов» каторги, давно отбывающих там срок, добившихся более легких обязанностей откатчиков уже добытой руды и научившихся отлынивать от работы и отдыхать в то время, когда все остальные были заняты, заметил крадущуюся по забою странную фигуру. Она была невысокой и хрупкой, а при ходьбе еще и сильно сутулилась, отчего казалась совсем крошечной, едва ли не детской. Заключенные смотрели на нее, как на диковину, и даже не сразу поняли, что это женщина, так необычно она выглядела и таким невероятным было само ее появление среди них, в полутемной, слабо освещенной факелами грязной «пещере». А она спешила к ним, вздрагивая и с опаской оглядываясь на пляшущие на стенах огромные тени. Спешила к одному из замерших в самом дальнем углу забоя каторжников, который смотрел на нее еще более изумленным, чем у всех остальных, взглядом и явно не верил своим глазам.