Ужин подходил к концу. Темы разговоров за столом постепенно менялись. Большинство гостей беседовали уже не об отъезде Александры, а о других делах, и лишь изредка обращались к виновнице вечера с парой-тройкой ободряющих слов. Муравьева, все так же по-светски улыбаясь в ответ, в глубине души уже с нетерпением ждала окончания вечера. Она насладилась им полностью, получила от него все, чего ей хотелось, покрасовалась перед подругами и услышала достаточно восхищенных слов. И теперь ее мысли были уже впереди, в будущем, на дороге, ведущей прочь из Москвы, в далекие сибирские леса. А этот шумный и яркий званый ужин, последний в ее жизни, уже становился частью прошлого, частью воспоминаний, которые Муравьева тоже собиралась увезти с собой.
Постепенно болтовня соседей по столу сделалась совсем скучной, и тогда Александра, уже не особо стараясь выглядеть учтивой, сделала вид, что глубоко задумалась, и перестала отвечать на обращенные к ней слова. Ее терпение кончилось, она не могла больше ждать, пока останется одна, ей нужно было хотя бы мысленно еще раз повторить пушкинские стихотворения. Особенно второе, то, которое он адресовал не только своему лучшему другу, а всем ссыльным вместе и каждому из них по отдельности.
«Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…» – стала повторять Муравьева про себя, и эти строки снова, как и в первый раз, когда она читала их, с трудом продираясь сквозь неразборчивый почерк их автора, зазвучали у нее в ушах громким торжественным призывом. Тем призывом, который должен был помочь всем заключенным выжить среди непроходимого леса и сугробов, который поддержал бы и ее обожаемого Никиту, и ее саму. Впрочем, ее эти стихи начали поддерживать уже сейчас.
– Во глубине сибирских руд… – тихо, одними губами шептала Александра Муравьева следующим утром, сидя в только что выехавшей за пределы Москвы и постепенно набирающей скорость на лесной дороге повозке, которая навсегда уносила ее в Сибирь. Она уже знала, что будет повторять про себя эти строки всю дорогу и перечитывать стихотворение на каждой станции. Будет повторять его, пока не окажется лицом к лицу с Никитой и не увидит Ивана Пущина и остальных его товарищей. Тогда она прочитает им эти стихи громко, в полный голос, и все они будут повторять их друг другу, подбадривая уставших и отчаявшихся, бесчисленное множество раз. Там, в снегах, слова Пушкина услышит вся Сибирь.
А пока Александре оставалось только еле слышно шептать, сбиваясь, путая слова и глотая бегущие по щекам слезы:
– …храните гордое терпенье. Храните… во глубине сибирских руд… терпенье…