— Я из города. Из Челябинска. Слесарь-сборщик. С чэтэзэ. В ремонтных мастерских работал. На Смолино.
— Так сразу и сказал бы: пролетарий я. У меня папаша тоже был природный пахарь. Бедняк. К своим, мужичок, попал. В доску к своим. Мы тут тоже все пролетарии собрались. Объединились. Со всех братских республик. Братья мы все. Братаны. Ты кто по нации?
— Русский.
— Русский, а глаз — узкий, нос — плюский. Почему так? Свою нацию скрываешь? Перелицовываешься?
— Бабушка у меня — киргизка. Вам-то что до того?
— А ты, мужичок, не залупайся, когда с тобой старшие базарят. По-твоему, ты — русский. А у нас кого тут нет — все масти: армяшка, Жорик, есть; этот, который лавровым листом торгует, с Кавказа, Гога, есть, землячок хозяина. Хохол, любитель сала, есть. Татарин, Ахметка Свиное Ухо, который у Вани Грозного плешку[121] целовал в Казани, есть. Даже два. Один жид был, Мишка, да выскользнул из БУРа, как сопля меж пальцев, — всех, пархатый, объебал — отмазался. У нас и чечен есть, любого зарэжэт, только свисни. И ещё разные чучмеки.[122] Такие, как ты, — узкоглазые.
Послушать его, так можно подумать, что все народы плохи — обо всех отзывается с презрением и уничижением. Одни прозвища.
— А вы какой национальности? — задал я дерзкий вопрос.
— Я? Интернацанал. Слыхал?
— Наслышан.
— Мы, блатные, босяки — и есть интернацанал. Слыхал: босота всех стран, соединяйтесь! Это об нас. Нас всех соединили и объединили. В тюряге, туда её, сюда (матерщина). Которая зовется совдепия. Эсэсэр. Слыхал?
«Боже мой, какую чушь он несёт!» — подумал я и промолчал. Лёха это моё замешательство заметил и не без издёвки заметил:
— Чего заткнулся? Язык к очку[123] присох? В школе комсомольцем был?
— Не пришлось.
— Это почему же?
— За непослушание не приняли. А вскоре и совсем из школы вышибли, из шестого класса. Я в шэрээм учился. До седьмого. И работал.
— И воровал?
— Случайно влип.
— Случайно, — недоверчиво-иронически протянул Лёха. — Все мы здеся случайные. На веки вечные. И ты — тоже. Сколь намотали?
— Пятнадцать.
— За что?
Я коротенько объяснил, в чём дело, еле сдерживая себя от дерзостей.
— Кличут-то тебя как?
— Никак.
— Без кликухи нельзя. Кацапом будешь.
— У меня имя есть. И фамилия.
— Ну и как у тебя имя?
— Юрий.
— Имя какое-то не пролетарское.
— По-гречески — Георгий. Переводится как «пахарь».
— Так то — с греческого.
— Ваше имя тоже греческое.
— Божись!
— А чего божиться? Алексей значит — защитник.
— Босота! Слыхали? Защитник я! Не прокурор, а защитник… Эй, Прокурор, слыхал?
— Туфтит фраерок, — усомнился кто-то. — Горбатого лепит к стенке.