— Ну латно, латно, коли так. Это — с непривычки. А привыкнешь — ничиво. Хорошо.
И он снова принялся за рукавичку.
Меня насторожил его какой-то странный выговор.
— Может, хлебушка поешь? А то, поди, на «Камушке-то» оголодал?
— Нет, спасибо. Хватало.
Есть мне очень хотелось. Мужичок, назвавшийся Иваном Даниловичем, моё желание верно угадал. Но я остерегался угощаться у кого попало. Чтобы не вляпаться в недоразумение, не впасть в зависимость. Да мало ли что ещё могло оказаться нежеланным сюрпризом.
— Ну, как знаешь, паренёк. Тебя как кликать-то?
— Зовите Юрием. Можно — Егором. Или — Георгием.
— Ну вот, Егор. Была бы честь оказана. Латно.
Тем наше первое знакомство и завершилось.
Ночью я встал к параше. Иван Данилович, согнувшись, что-то шил. Вроде бы — тапочки. С извинительной улыбкой, шёпотом произнёс:
— Не спится. А чего зря лежать? Тачаю помаленьку. Себе и другим польза.
А я подумал: «Как же он завтра вкалывать будет, после бессонной ночи?»
Вернувшись из штрафного лагеря, куда меня ввергли по лживому доносу бригадира Толика Барковского, я был распределён в грабарскую бригаду. То есть на рытьё траншей. Так что знал, какая меня работа ждёт: не с пряников пыль сдувать.
Первым делом, когда нас запустили в промзону, Иван Данилович поспешил к инструменталке и, опередив других, получил свои лопаты, совковую и штыковую, кирку, клинья, лом, восьмикилограммовую кувалду. Всё это потащили к дымящейся траншее. Пока я разгребал тлевшие под слоем опила головни, он сварил на угольях чифирок. В литровой консервной банке вскипятил осьмушку китайского, слил густой напиток в алюминиевую кружку, которую постоянно носил с собой привязанной к опояске. Присев на корточки, Иван Данилович наслаждался, всхлёбывая горькое пойло.
— Причастишься? — спросил он меня участливо. Я опять отказался.
— Латно. Однако я никуда не гожусь без чифирка. Старый калымчанин. Сердце только на этом бензине работает.
Я присмотрелся к щуплому своему напарнику и невесело прикинул, какую часть нормы он способен выполнить. Треть?! Половину?! Едва ли…
Но вот Иван Данилович поднялся и произнёс.
— Пора и честь знать. Латно.
В соседних забоях уже давно громыхали инструментом. И мы принялись за работу. Напарник мой двигался не спеша, вроде бы с ленцой, но совковую лопату наполнял с верхом и ловко швырял глинистый грунт далеко от бровки.
Я быстро поборол в себе нежелание заниматься тяжёлым и нудным трудом. После первых бросков в мышцы влилось радостное возбуждение, и моя лопата птицей запорхала над траншеей. Вскоре пробил меня горячий пот, и, хотя с утра держалось не менее пятнадцати — двадцати градусов мороза, пришлось скинуть телогрейку.