Не подумай, что я хвастаюсь своим «подвигом», гордиться нечем, просто я хочу сразу сказать правду, чтобы ты имела точное представление обо мне. Правда, Коля обещал познакомить тебя с моей биографией, рассказать, что я за человек, но мне самому лучше перед тобой раскрыться, чтобы в дальнейшем никаких неясностей и утаек не оставалось.
Что ещё о себе рассказать? Биография самая обыкновенная: учился, работал, попал в тюрьму. Сейчас рядовой советский заключённый. До тюрьмы трудился слесарем-сборщиком на конвейере большого завода в г. Челябинске, а перед самым арестом — в ремонтных мастерских. Отец — бухгалтер, мама — тоже служащая.[266] Был брат, младше меня, но недавно погиб. Нелепо и безвинно. У родителей теперь остался лишь я. Поэтому после освобождения из лагеря, если этого светлого дня дождусь, решил вернуться в свой родной город, в семью. Хотя с самого первого дня заключения, с февраля пятидесятого, думал иначе — не возвращаться в Челябинск, а уехать куда-нибудь, где меня не знают, и начать жизнь сначала. Мне по-прежнему трудно назвать точную дату возможного обретения свободы. По моим подсчётам, если, разумеется, ничего худшего не случиться, что разрушит планы на будущее, то года через полтора. Или при менее благоприятном стечении обстоятельств — через два. Многое будет зависеть от количества зачётов. Ты, наверное, знаешь, что это такое.
Сейчас мы с Колей работаем в плотницкой бригаде на строительстве какого-то огромного промышленного объекта — за день не обойдёшь. При выполнении трудовой нормы на 151 процент к отбытому дню прибавляется ещё два. То есть по грубому подсчёту вместо трёх лет, не щадя себя, можно отбыть лишь год. Хотя так обычно не получается. Не каждый день, и тем более месяц, удаётся выжать такой большой процент выработки. К тому же рабочих дней в году не 365. Тем не менее за всё время каторги уже накопились почти два года зачётов. Остаётся ещё чуть меньше двух с половиной лет.
У меня была надежда, что попаду под амнистию, которую мы ожидали после кончины Иосифа Виссарионовича Сталина. Дождались недавно. Зеки её прозвали «ворошиловской». Очень многих освободили — наш лагерь с месяц вообще был полупустой. Но мои надежды оправдались лишь частично — мне скостили семь с половиной лет. А Коле — ничего. Потому что у него 136-я. Уверен, что его осудили несправедливо. Убийство не было умышленным — случайный выстрел из неисправного, со свалки, оружия. Если не назначат переследствие и всё останется по-прежнему, то Коле придётся отбыть все семь лет от звонка до звонка. Жаль, конечно. Но никто в жизни не застрахован от случайности.