Короткий острый клинок легко вспорол кожу и плоть, Уткнулся во что-то твердое. Гораздо тверже обычной человеческой кости. Соскользнул, ушел в сторону. Тимофей вынул нож из раны.
Крови почти не было. Лишь бурая сукровица вялыми тонкими струйками лениво потянулась вниз.
Угрим закинул руки за плечи — пальцы впились в плечи, а раздвинули глубокую резаную рану.
— Теперь вытаскивай, — негромкий ровный голос. — Ну же!
Это было еще более неприятно. Но пришлось пройти и через это. Тимофей погрузил руки в рассеченный горб, обхватил граненую поверхность, покрытую слизью. Рванул на себя. Пальцы соскользнули.
Крысий потрох! Кристалл, похоже, намертво врос в тело князя.
— Сильнее! — велел Угрим.
Волхв говорил так, словно и не в его спине ковырялись сейчас чужие руки.
Тимофей снова взялся за магический самоцвет. Покрепче взялся.
Стиснул зубы.
Дернул что было сил.
Хруст. Мерзкий чавкающий звук. Угрим не удержался на месте, отшагнул назад. Едва не упал.
Из живого человека вывалился кристалл. Шестой кристалл из шести.
— Г-готово, к-княже…
Тимофей тупо смотрел то на граненое яйцо у себя в руках, то на распоротую спину Угрима. Вот ведь чудеса какие: был горб — и нет горба.
Самоцвет, извлеченный из тела волхва, был густо измазан сукровицей. И не вдруг различишь, что там внутри. Впрочем, Тимофею как-то не особенно и хотелось различать.
Угрим повернулся.
Бледное лицо. Горящие глаза. Руки, тянущиеся к кристаллу.
— Дай!
Было что-то во взгляде и облике князя. Что-то такое… В общем, Тимофей отдал кристалл сразу. А отдав — вздохнул с облегчением.
Князь принял самоцвет обеими руками, с особым благоговением, которого прежде Тимофей за Угримом не замечал.
Волхв улыбнулся. Что-то зашептал, плавно водя кристаллом по воздуху и выписывая над головой неведомые магические знаки. Угрим теперь стоял боком к Тимофею, и тот мог видеть все.
По мере того как звучали заклинания, с кристалла сползала, словно истираемая невидимой тряпицей, пленка красной слизи, а рана на княжеской спине сама собою срасталась и затягивалась.
Прошло несколько мгновений.
От зияющей раны не осталось и следа. А за прозрачной коркой самоцвета-саркофага, покрытого матовыми письменами, проступили очертания Черной Кости.
Эта Кость не была похожа на те, другие. В прежних, уже виденных Тимофеем магических самоцветах, были заключены усохшие руки и ноги навьей твари. Да еще тулово. Теперь же из кристалла пялился провалами глазниц череп жуткий на вид, черный как уголь, по размеру — не больше головы младенца.
Собственно, это и была мумифицированная голова. Темная кожа, усеянная множеством морщинок и трещин, будто старый пергамент. Клочки тонких длинных волос. Вмятые, словно втянувшиеся внутрь черепной коробки уши. Провалившиеся и буквально вросшие в скулы щеки. Острый, чуть изогнутый хрящ носа. Едва различимые в глубоких впадинах глазниц сухие комочки — все, что осталось от иссохших глазных яблок. Потрескавшиеся и надорванные губы, намертво прилипшие к оскаленным зубам. Аккуратный срез на длинной тонкой шее…