— Да?
— Потом ее вообще не было три дня на работе. А когда Морин появилась, у нее под другим глазом был уже такой огромный синяк, что всем стало страшно за девушку. У меня никогда не было сестер, но нетрудно себе представить, чтобы я чувствовал, если б такое случилось с моей сестрой и никто бы не попытался помочь. Так что в один прекрасный день я не выдержал, повел Морин на ланч и серьезно с ней поговорил. Объяснил, что тот, кто бьет женщину, просто негодяй и что она сделает большую ошибку, если выйдет за такого человека замуж. Я же устроил ей встречу с адвокатом компании.
Мари потянулась и взяла его за руку.
— Ты молодец, поступил правильно. Хотя мы знаем, что большинство людей предпочитают не вмешиваться в дела других.
Люк, смущенный ее похвалой, продолжал:
— В общем, Морин вернула ему колечко. Ее кавалер попробовал было снова распустить руки, но полицейской повестки оказалось достаточно, чтобы утихомирить его.
— И она больше никогда с ним не встречалась?
— После первого ареста нет.
— Первого? А что… впрочем, неважно. Не хочу ничего знать. Ты справился, причем хорошо.
— Ну, пока что хорошего мало. Потом она обнаружила, что беременна.
— О господи! Каролиной?
Люк кивнул.
— Морин пришла ко мне вся в истерике. И зачем только женщины это делают?! Они же должны знать, что мужчины не выносят слез.
Мари похлопала его по руке.
— Уж такие мы создания, Люк. Но ты не волнуйся. Обещаю, что никогда не стану при тебе плакать. Продолжай.
— Я снова отвел ее к юристу. Морин призналась — она боится, что ее бывший жених может предъявить права на ребенка, если узнает, что он родился. И вот она опять пришла ко мне и сказала, что не хочет писать его имя в свидетельстве о рождении. Можно она воспользуется моим?
— Ого, — Мари откинулась на спинку стула, — почему бы ей просто не поставить прочерк в графе «отец»?
— Нельзя. Если я буду записан как отец, то предъявлять права на ребенка уже никто не вправе.
Мари была поражена.
— И ты согласился?
Он кивнул.
— Я не видел в том ничего страшного. Морин просто хотела защитить своего ребенка, вот и все. Речь не шла ни о какой материальной поддержке, хотя, если б она попросила, я бы, наверное, помог и в этом. Вскорости меня перевели в Форт-Уэйн. Ребенка я ни разу не видел. Я уехал до того, как Морин пошла в декретный отпуск. Три года от нее ничего не было слышно. Я уже почти забыл про всю эту историю, как — опа! — откуда ни возьмись, приходит извещение из Министерства семьи и ребенка приехать забрать свою дочь. Морин умерла. Очевидно, других родственников у нее не было. Мое имя записано в свидетельстве о рождении, и вот я уже новоиспеченный папаша.