-Он погиб, выполняя свой долг, - сказал я. – Моя совесть чиста.
-Твоя совесть чиста… – кивнула Вика.
Я едва успел уклониться от устремленного мне в лицо лезвия, перехватил Викину руку, заломил, забрал нож.
-Сволочь, - Вика заревела.
Из подсобки выбежал Рустам, держа дымящуюся кастрюлю.
-Что ты делать, конунг?
-Ничего, просто у девушки истерика.
Я хотел помочь Вике подняться, но она оттолкнула меня.
-Ладно, пойду. Спасибо, Рустам.
Вика рыдала, сидя на полу у стойки.
-А как же еда?
-В другой раз, Рустам. Или вот ей предложи, когда успокоится.
Я поднял воротник куртки и шагнул к выходу.
Вика разозлила меня. Не потому, что хотела убить: на эту попытку она имела право. Право, данное ее любовью к Белке.
И все-таки – сука! Я вспомнил, как она пришла ко мне той ночью, как смеялась, когда я сказал ей, что у меня есть женщина, которую люблю. Делала вид, что не понимает, о чем речь. Ложь, сплошная ложь. Мы, огрызки человечества, словно договорились лгать, скрывать свои истинные чувства. Я вспомнил себя, Русские Джунгли, каких усилий мне стоило признаться Марине в том, что я – человек. Ведь быть человеком – это слабость, а слабому не удержать Теплую Птицу. Вот только живет ли Теплая Птица в грудных клетках «сильных»?
Вика любила Белку. Я люблю Марину.
Серебристая Рыбка.
-Андрей!
Кто-то зовет, и я просыпаюсь.
Тишина.
-Андрей!
Марина, ты?
Она входит, садится на кровать. Волосы распущены, лицо осунулось, но в глазах – радость.
-Андрюша.
Мягкая рука треплет мой чуб. Я ловлю ее, прижимаюсь щекой.
-Марина, ты пришла.
Она улыбается.
-Да, Андрюша. Но не одна.
-Не одна?
Марина кладет мою руку себе на живот.
-Он - там.
Я смотрю на нее, ничего не понимая.
Марина смеется.
-Это чудо, Андрей. Он – там, наш малыш. Я точно знаю. Он там, - единственный ребенок в Русских Джунглях.
Ребенок… Я видел детей во сне, никогда – наяву. Ребенок… Он такой маленький, такой беспомощный. Ему нужна защита, нужна любовь. Он мой. Мой и Марины. И – Русских Джунглей.
-Андрей…
Марина обнимает меня, проводит прохладной ладонью по щеке. Исчезает.