«Многоуважаемый и досточтимый граф! Вас нижайше приветствует Тьерри, бывший разбойник. Собственно, разбойником я стал не совсем по своей воле...»
Написано по-русски, но каким-то странным, не похожим на Алёнку стилем, местами – с переходами на старофранцузский. Куча клякс, некоторые буквы не разобрать.
«Засим низко кланяюсь, и да будет Всевышний милостив к Вашей светлости...»
Так вот она, причина такой чистоты... В этом монастырском саду среди яблонь в бедном сером рубище ходило покаяние, оно же выводило и эти строки – не поднимая головы и глаз, ссутулив плечи. Какое отношение к этому имел отец? Как бы то ни было, это для меня уже не имело значения, равно как и Алёнкино прошлое – такое запредельно давнее, что не грех и забыть. Горькая Аннетта... Исчезнувший сорт яблок. Нелюбовь к яблочному соку. Если бы я могла, я бы вырвала эту страницу из её памяти и разорвала в клочья.
Господи, бедная моя, она решила, что я её ненавижу... Она просто не выдержала свалившихся на неё воспоминаний. Боль, растерянность, отчаяние, тоска, одиночество и тёмное чудовище памяти. Она осталась один на один со всем этим, а меня не было рядом.
– Аида...
На пороге комнаты стояла Эрика. Вид у неё был подозрительно виноватый: грустное лицо, опущенные глазки, поникшие плечи – будто она тоже несла какой-то груз. Взглянув на сумку с вещами, она вздохнула.
– Аида... Это моя вина. Это из-за меня, – чуть слышно проговорила она, садясь на кровать рядом со мной.
Я непонимающе нахмурилась.
– Ты о чём?
Опять вздох. Теребя пальцами подол платья, она сказала:
– Это с ней случилось после моего укуса. Я... Я выманила её из замка на прогулку и там укусила. Аида, я... Для меня невыносимо видеть, как ты её целуешь, как с нежностью смотришь на неё... Я чувствую, что неумолимо теряю тебя.
Зарыв лицо в ладошки, она тихо завсхлипывала, вздрагивая плечами. А я подумала: так вот что послужило толчком к открытию памяти – укус! Для прорыва барьера нужен был какой-то сильный стресс, критическое состояние организма, болезнь, травма... ну, или укус.
– Можешь меня ненавидеть, – плакала Эрика. – Да, я желала ей смерти... Это просто было невыносимо. Я уже потеряла тебя, я знаю.
Я вздохнула, обнимая её за плечи и целуя в висок.
– Глупая ты... Моя бедная глупая красавица. Что бы ты ни натворила, я не могу тебя ненавидеть.
Она, потешно шмыгая покрасневшим носиком, подняла на меня заплаканные глаза.
– Почему?
– Потому что я тебя люблю, дурочка. – Я тихонько прильнула губами к её по детски пухлому ротику – не страстно, а скорее с усталой нежностью.