Донская повесть. Наташина жалость [Повести] (Сухов) - страница 125

— Я заскочу на минуту… пускай отец предупредит помощника… И поедем. Скажу заодно матери — пускай похозяйничает у вас. А ты одевай больную. И сама оденься. Выскакиваешь!..

Черными обветренными ручищами, от которых, как бы Сергей ни мыл их, всегда чуть-чуть отдавало железом и керосином, он подсадил на ходик, на овсяную подстилку, Наташу, строго сказал, почувствовав ее нерешительность: «По пути же!», впрыгнул на ходик сам и, взяв вожжи, жиганул кнутом раздобревшую на бригадирских кормах лошадь.

__________

Надорванное сердце Наташиной матери операции не выдержало.

Покойницу привезли домой, подержали в переднем углу, на столе, сколько положено подержать, и похоронили старинным обычаем, так, как хоронили в селах всех умерших. Без попа конечно, — попов в округе не было, — а все же по-церковному: с читкой псалмов, отпеванием и поминками. Сергей стискивал зубы, хмурился, когда вместе с другими нес сосновый гроб на рушниках, и поневоле слушал женские душераздирающие напевы — самодеятельный причт состоял только из женщин. А Наташа, уже выплакавшая все слезы, шла за гробом в немом оцепенении, низко опустив голову.

Но мертвым — покой, живым — жизнь.

До зимы Наташа продолжала коротать дни в своей хате. Нельзя сказать, чтобы одиноко, — и Прасковья, и Годун, не говоря уже о Сергее, навещали ее частенько, — но все-таки до зимы она жила самостоятельно.

Потом скромно справили по первопутку свадьбу, и Наташа вошла в новую для нее семью.

А когда у молодоженов народился первенец, сын, они по обоюдному согласию — в честь деда по материнской линии, большевика-партизана, сложившего в девятнадцатом году голову за советскую власть, — назвали его Алексеем.

XIII

Тихон Ветров будто в воду канул: ни слуху ни духу, как говорят.

С поимкой его в ту злополучную ночь хуторяне спохватились слишком поздно. Сергей от досады на себя за оплошность даже лицом тогда пожелтел. Хотя вряд ли он был повинен в этой оплошности, если даже вообще-то и была она.

И напрасно Марья-вдова, которая после всего этого, кажется, тронулась умом, стала малость заговариваться, как подметили соседи, напрасно она уверяла, что Тихон все время, мол, твердил о каком-то недалеком совхозе, где у него якобы есть дружок. Ни в совхозах, ни в колхозах по окрестности его не нашли. Да и такой ли он простак, в самом деле!

Люди понемножку уже начали было забывать о нем. Даже старик Годун, кому он запомнился, пожалуй, всех крепче, и тот почти уже перестал поминать его «ласковым» словом, что иногда при случае делал, когда в боку у него, где была рана, начинало покалывать — перед ненастьем, как старик думал.