— Эстел научила меня, как составить каталог книг и журналов. Тогда их будет намного легче паковать. Ты что будешь? Коку, имбирный эль или содовую?
— Мне все равно, — безразлично ответила она. Луис откупорил бутылку «Канада драй», налил стакан и протянул дочери.
— Присядь. Что ты как чужая?
— Я и чувствую себя чужой, — с горечью сказала Лора. — Что за чертовщина происходит у нас в доме?
Луис сел за стол, отодвинул кресло подальше и закурил сигару.
— Ты почти все слышала за ужином. Я еду на Кубу…
— Надолго?
— Я еду на Кубу, чтобы там жить. То есть навсегда, — уточнил отец. — Ты ведь знаешь, больше всего я мечтаю вернуться в свободную Испанию. Но кто знает, доживу ли я до того часа, когда Франко окочурится? Я восхищаюсь Фиделем, а Че Гевара — настоящий интеллектуал, все идеи у него правильные. Кроме того, в наше время в Америке врачу приходится больше времени тратить на бумажную волокиту со страховкой, чем на пациентов. На Кубе медицина свободная, и я смогу лечить всякого, кто будет во мне нуждаться.
Он замолчал, и Лора спросила:
— И ты оставишь маму в этом… монастыре?
Он воздел руки в жесте бессилия и ответил:
— Лаурита, она сама так решила.
Отец подался вперед и оперся всем телом на стол.
— Когда-то давно мы с твоей мамой были мужем и женой, — начал он. — Мужем и женой во всех смыслах. У нас были общие идеалы, общая вера, общие представления о том, как нам следует растить детей. Ты вообразить себе не можешь, через какой ад мы прошли на заре нашей совместной жизни. Она едва оправилась от пулевых ранений, когда появилась на свет ты и одарила нас радостью. Это было для нас как компенсация за то, что нам пришлось оставить страну, которую мы так любили. Потом это случилось с Исабель…
Он помолчал и тяжко вздохнул.
— Это оказалось ударом, сломившим твою мать. Буквально поставившим ее на колени. Это не метафора, можешь мне поверить. Она вечно пропадала в церкви — молилась. Мы совсем перестали разговаривать — я имею в виду, разговаривать о вещах серьезных. Между нами не было ненависти или раздора, зато у нас было кое-что похуже — стена молчания. Брак, в котором прежде было все, вдруг оказался пустышкой… И мы стали жить как чужие. Она говорила только с Богом. Меня она фактически предоставила самому себе. Я начал пить, и много. Да-да, я знаю, ты это тоже видела. Но, дочка, у меня больше не осталось во что верить…
Лора была обижена. «А разве я не могла бы послужить утешением вам обоим?»
— А потом появился Фидель. Я увидел в нем свой последний шанс прожить свою жизнь как verdadero hombre