Но жгучая гордость,
Презренье к врагам
Не дали упасть
Подступившим слезам.
Может быть, гордость — самое верное средство удержать слезы, подумал он, которые любую другую женщину довели бы до истерики.
Он восхищался княжной, когда во время обеда она рассказывала о своем отце, о том, как много он для нее значил в детстве, как даже в худшие годы их скитаний она была счастлива, потому что он был рядом с нею.
Несколько раз голос княжны задрожал, а ее мужество и гордость в глазах герцога придавали ей особую прелесть.
Когда они пообедали и княжна должна была его покинуть, как она обычно делала, возвращаясь к своему отцу, она сникла и приуныла.
Чуткий герцог понял, что, спустившись к себе, она будет остро ощущать пустоту соседней каюты.
— Я иду на мостик, — сказал он. — Почему бы вам не пойти со мной? Я бы показал вам, как мы управляем «Сиреной».
— Я пойду с вами, — ответила Милица.
— Возьмите с собой пальто, — сказал герцог. — Кажется, что сейчас тепло, но средиземноморский ветер в это время года бывает довольно коварным.
Она растерянно замешкалась, и он послал стюарда в ее каюту принести пальто.
Он перекинул его через руку, и они направились к мостику.
Какая она изящная и хрупкая, думал он. Жизнь наносит ей удар за ударом, и большинство женщин наверняка оплакивали бы свою судьбу в подобной ситуации, пытаясь вызвать сочувствие к себе, а она держится так, как он и сам, возможно, не смог бы.
Как он и предвидел, она очень заинтересовалась управлением судном, и после этого он повел ее вниз показать двигатели.
Когда они расставались, он подумал, что она, возможно, не сумеет поужинать с ним, но княжна ничего не сказала.
В каюте его стало клонить ко сну после почти бессонной ночи, и герцог проспал до самого ужина.
Он ждал Милицу в салоне, когда появился Доукинс и сказал:
— Ее светлость крепко спит, и мне кажется, не стоило бы будить ее, ваша светлость.
— Да, конечно, — согласился герцог. — Пусть она поспит. Сон для нее сейчас лучшее лекарство.
На следующий день Милица сильно извинялась.
— Мне так жаль, что я не смогла составить вам компанию, — сказала она, — ведь вы говорили, что, не любите ужинать в одиночестве.
— Это совершенно понятно в вашем положении, — ответил герцог. — Вы же так устали.
— Я проспала до самого утра, пока Доукинс не пришел-с чаем и не разбудил меня утром.
Герцог рассказал ей, как тоже заснул у себя в каюте до самого ужина. Она тихо рассмеялась.
— Почему вы смеетесь? — спросил он.
— Просто невероятно вдруг обнаружить, что и у вас есть человеческие слабости. Вы всегда казались мне таким сильным, почти всемогущим, и я не могла себе представить, что вы способны простудиться или же уколоть палец, из которого пошла бы кровь.