Ели редко и мало. Всё чай пили. Антон Ефимович, давно бросивший курить, не выпускал изо рта незажженную ореховую трубку. Так тянулось неделю. А двадцать второго октября вечером слабо постучали в дверь. Антон Ефимович понял, что идет кто-то свой, но не Евгений. Его он узнавал безошибочно.
Пришла врач осведомиться о самочувствии Серафимы Филатовны. Рассказала Антону Ефимовичу, что фашисты согнали людей в пустовавшие на Люстдорфском шоссе пороховые склады, а потом подожгли их. За эти дни в городе уничтожено много тысяч людей. По ночам головорезы устраивают облавы. Хватают ни в чем неповинных людей.
— А где Женя? — спросила она.
— Ничего не знаем, — ответил Антон Ефимович.
Врач ушла, а старик, поставив на лестнице большой пустой ящик и закрыв парадную дверь, начал уговаривать Люсю:
— Слышала, доченька, что порассказала Вера Платоновна? Грабят, насилуют, убивают. За тебя боюсь. Разыщи Женю да с ним и останься.
— Разве я смогу вас бросить? К тому же без пропуска нельзя пройти даже из дома в дом. Может, укрыться где-то здесь? Ты людей знаешь, они относятся к тебе хорошо.
— Все передумал. Знакомых не сыскать сейчас. Сидеть в подвале бессмысленно. Там тоже обыскивают. Да и как вести маму в затхлое подземелье?
Послышались стоны. Серафима Филатовна позвала Люсю. Стопы на несколько минут стихли. «Кровавым террором фашисты намереваются запугать оставшихся в городе жителей, сделать их послушными рабами, — размышлял Антон Ефимович. — Но просчитались, гады. Кроме города, находящегося на поверхности земли, есть еще один, под землей, в катакомбах. И этот, второй, имеет прямое предназначение — вести беспощадную борьбу с врагом. Из разговора с Женей ясно, что в распоряжении созданных по решению ЦК подпольных райкомов и обкома партии имеются немалые силы».
Люся вышла от матери, твердо сказала:
— Папа, мы никуда не пойдем. Здесь наш дом. Фашистам не удастся поставить нас на колени.
— Ты права, — ответил он и решительно подошел к окну, дернул ставню. — Мы не должны прятаться. Пусть враги прячутся, а в нашем доме будет свет!
День прошел спокойно, а поздней ночью неподалеку прозвучали один за другим три выстрела. Антон Ефимович поспешно шагнул в прихожую. Там было тихо, Старик возвратился в комнату, но лечь не успел — раздались сильные удары в дверь.
Выбежав на середину гостиной, Антон Ефимович бросал тревожные взгляды то на дверь спальни, то в сторону прихожей.
— Папа! — Плотно запахивая халатик ледяными руками, Люся бросилась к отцу.
Антон Ефимович стоял в нерешительности. На площадке послышалась грубая ругань, а от удара чем-то тяжелым в дверь посыпалась штукатурка. Шагнув к прихожей, старик закричал: