Меери было шесть лет, когда изваяния рыцарей древности сбросили с башен родовых замков Кауда, но он хорошо помнил тот темный, стихийный ужас, который испытывал, если, возвращаясь с вечерней прогулки, вдруг видел их в свете молнии или отблесках факелов — гордые, непримиримые, что-то про него, маленького, знающие, что заставляло их смотреть угрожающе. После того как древние истуканы были изгнаны со стены и разбиты в щебень во внутреннем дворе крепости, он перестал бояться, поднимаясь от конюшни, огибать дозорную башню, чтобы попасть к себе в спальню. Раньше Меери вынужден был пролетать под самым носом у молчаливых каменных стражей Дар-Кауда, выглядевших как живые, и с ужасом представлял, что было бы, если бы хоть один из них чихнул в этот момент.
Хару и до пояса не достал бы этим монструозным созданиям мастеров прошлого, но молчание от него исходило такое же грозное. Меери, никогда не трепетавший перед отцом, Рейвеном, королевой, Хетти Дар-Халемом и демоном Чахи, невольно вздрогнул.
Он начинал их ненавидеть. Лорды Дар-Кауда не любят терять контроль. А Койя только что заставила его бессознательно отодвинуться от стола. И теперь эта реакция на молчание Хару. Меери очень не нравился сейчас сам себе.
Койя не моргнула и глазом. Она сидела прямая как меч и испепеляла взглядом Меери. Китти, все время, пока длилось молчание, бешено ерзавший на стуле, напомнил ей о себе:
- Койя, мне нет пятнадцати. Осталось подождать всего год. Да и тогда не обязательно сразу…
- Год — это много. Мне нужно, чтобы ты взял его крылья сегодня. Меери взъярился. Да какое, к демону Чахи, ей дело!
- А я уже десять лет, как совершеннолетний. Брось командовать. За год с зеленых лун не осыпется бронза. И я сам решу, как и когда отдавать свои крылья.
- Меери, сегодня или никогда.
Она была по-торжественному серьезна, и от этого еще страшнее.
- Койя, что на тебя нашло? — Меери попытался вернуть ситуацию в рациональное русло. Он действительно не понимал.
- Ничего. Просто уже пора, — совершенно рациональным тоном ответила Койя. — Год не имеет значения. Это просто двенадцать месяцев. Триста восемьдесят шесть дней. Я не вижу большой беды в том, что Китти возьмет твои крылья раньше, чем предписано в нашем дурацком Регламенте, и ты проходишь эти двенадцать месяцев в юбке, а не в штанах. Мне надо жить.
- Отец, да скажи ты ей, честное слово! Ты ей скажешь?
Меери, уже два года с чувством хозяйской радости следивший за взрослением Китти, с удовольствием подмечавший в нем все новые и новые черточки, отличавшие юношу от мальчишки, уверенного в себе и своем дойе каруна от неприкаянного полусироты-неумехи, каким он был при их первой встрече, улыбнулся первой реплике Китти и нахмурился на вторую. Все- таки грань была еще очень зыбкой, и при всей своей любви к Китти, сознавая свою обреченность на это чувство, Меери не хотел торопить события. Одно дело, когда они пара "карун — дойе", оба с мечами, и один может при случае постоять за другого (у Меери не было иллюзий на счет того, кто этот "один" и кто "другой"). Но полностью утратить контроль, сделать что-то необратимое… Он был не готов и знал, что Китти еще не готов. Но Китти должен был заявить об этом сам, а не обращаться за помощью к отцу. Он должен был сказать: "Я не готов его трансформировать" или "Мать, не лезь в наши дела". Но не сказал. Так и сидел, переводя взор с отца на Меери, ждал от них помощи.