Напиток грел все сильнее. Жар растекался по телу. И привиделся опять Варази, который всегда очень разъярялся, когда его спрашивали, почему он так мало работает в последнее время.
Авто вскакивал на жилистые ноги и вопил, слепо поводя руками:
«Писать?.. Бороться с Богом?.. Я еще не сошел с ума!.. Что я могу дать людям такого, чего Бог не дает?.. У Него и лазури в избытке! И охра есть! И кадмия достаточно!.. А вы, великие мазилы!.. — подступался он к углу комнаты, где его ждала обычная компания. — Да кто вы все такие?.. С Богом тягаться вздумали?.. Посмотрите на себя — пьяницы, убийцы, игроки, наркоманы, психи и маньяки, с кем вам спорить — с Богом?.. Не только уши вам отрезать, а головы поотрывать не помешает! Вот ты, Гойя, открыл людям наши сны — зачем?.. Предатель, иуда!.. — Пиналась бутылка. — Ты, Босх, водился со всякой нечистью и исчез в огне! — Бился стакан.
— Ты, столетний Тициан, научил нас обходиться без кистей, писать пальцами — вот краски, вот рука, вот холст! Но если в магазине нет красок, то чем прикажешь писать, уважаемый Тициан?.. Своим дерьмом?.. В моче разводить, а хером царапать, потому что кистей в продаже тоже давно нет?.. А?.. — саркастически повернув ухо к углу комнаты, хитро вопрошал Авто. — Не завезли большевики краски. Нету. Не нужны пролетариату краски. Вначале сталь, чугун, пшеница, а потом уже краски и кисти. Как без красок рисовать, дорогой учитель?..»
Не получая ответа, Авто кидался на мнимого Тициана. На шум приходил сосед, толстый добрый Абессалом, говорил:
«Хватит, Авто! Мой хороший, мой золотой, не гневи Бога! Вот жена хачапури испекла, поешь, не нервничай!»
И Авто сникал, утихал, вползал на лежбище и просил пойти за вином, которое единственно примиряло его с несносной жизнью, из которой постепенно исчезли краски, кисти, деньги, здоровье и здравый смысл. Кто-то бежал в магазин, где продавец Гивия кивал головой:
«Слышу, слышу. Авто сердится. Святой человек! — Из отсека холодильника-морга выставлялось вино, сгущенка, сыр или «сайра»: — Вы его покормите, а то он всё время пьет и не закусывает! Святой человек!»
«Всё любить, что пишешь, говорил Варази. Значит, если я Страшный суд захочу рисовать — я чертей и ведьм полюбить должен?.. И разве нельзя писать то, что ненавидишь?.. Или ревнуешь?.. Как у Гойи или Босха. Надо написать её портрет и сжечь…» — опять начало мутиться в голове.
Вряд ли есть аргументы против измены. И невозможно внушить, что ты — самый лучший и другого не надо, если она этого не чувствует. Женщины независимы, как кошки, ходящие по острию своих вавилонских инстинктов, а мужчины внушаемы, как собаки… Да разве это ее вина, что она оборачивается по сторонам, ищет кого-то?.. Можно ли птице запретить петь или рыси охотиться?..