— Сказка о спящей красавице чудесна, но это — жизнь, это — реальность, — мягко, но абсолютно серьезно сказала Нанетт. — Если ты ищешь в Тристане Арманда, то вам обоим может быть больно. Я надеюсь, что ты понимаешь, что не все мужчины с легкостью относятся к поцелуям.
Рослин опустила глаза на крепко сжатые в кулак руки на коленях и пожалела, что не может спрятаться от людей и остаться одна со своими печалями и болью, которые другие причиняют ей почти постоянно.
— Я бы не стала развлекаться с Тристаном из чистого любопытства, — сказала Рослин с некоторой грустью, — он слишком хорош для этого. Я же для него просто ребенок.
Рослин подняла глаза — серые, казавшиеся бездонными, огромные на ее почти детском лице.
— Он поцеловал меня, потому что пожалел, а я позволила ему это сделать, потому что мне самой себя иногда бывает жалко.
— Я вовсе не намеревалась огорчать тебя, малышка. — Худая старческая рука с близко расположенными венами опустилась на руку Рослин. — Я просто забочусь о своих внуках. Я переживаю, когда жизнь делает им больно, хотя мне прекрасно известно, что без этих ран и царапин, этих ударов, от которых мы оправляемся, жизнь не была бы такой богатой.
Пожилая и молодая женщины какое-то время внимательно смотрели друг на друга, потом Нанетт быстро проговорила: — Подойди к моему туалетному столику и принеси мне маленькую круглую шкатулку. Там у меня кое-что есть для тебя — сущий пустяк, но тебе, молоденькой, это будет кстати.
Шкатулка стояла на невысоких ножках. Нанетт опустила туда пальцы и извлекла браслет, украшенный пластинками с изображением сюжетов французских басен.
— Мне подарили его, когда мне было шестнадцать. А теперь я хочу отдать его тебе. Он симпатичный, не правда ли? — Нанетт улыбнулась и застегнула браслет на запястье Рослин.
— Он просто очарователен, Нанетт, — снова щеки Рослин порозовели. — Но я не знаю, имею ли я право принимать от вас подарки.
— Я тебе его уже подарила, — решительно произнесла Нанетт. — Моей дочери, с ее светским вкусом, он никогда не нравился, но тот же вкус изменил ей, когда она вышла замуж за грубоватого, но очаровательного британского плантатора. Я с тревогой наблюдала за их романом, но, к счастью, брак оказался удачным. Вскоре у них родился ребенок, Дуэйн, и я знала, что он полностью займет жизнь моей жизнерадостной и веселой дочери Селесты. Мне было бы ужасно тяжело сознавать здесь, вдали, если бы брак их не удался. Она была самой младшей, маленькой девочкой, о которой так всегда мечтал мой муж, и потому ее счастье для меня значило очень много.