Настала пора ретироваться. Мы осторожно вышли из архива, заперли сначала обитую железом дверь, затем дверь, что вела в кабинет Виолетты Андреевны, и отправились в спальню.
Но заснуть я в ту ночь, конечно же, не могла, потому что меня переполняло странное, тягостное возбуждение. Я то и дело поднимала фотографию, прижатую к груди, и смотрела на нее в темноте, хотя ничего видно-то и не было. Но красивые черты женщины – моей мамы! – настолько прочно врезались мне в память, что мне казалось, будто я в самом деле вижу ее лик на картонном листочке.
Рано утром, еще до того, как раздался сигнал к подъему, я спрятала фотографию в укромном месте, в одном из своих тайников. А потом начался новый день, а вместе с ним и обыденная жизнь в детском доме.
Никто так и не заподозрил, что мы с Тоней побывали в архиве, и этот общий секрет еще больше сплотил нас.
Прошло еще некоторое время, и стало известно, что наш директор, хитроватый с виду седой мужчина с украинским говорком, уходит на пенсию. Всем было интересно, кого же назначат на его место. Отчего-то в душе у меня теплилась совершенно нереальная, даже глупая мечта – что новой директрисой станет красивая женщина, на чью фотокарточку я любовалась чуть ли не каждый день. Что именно она войдет однажды в холл бывшего княжеского двора, я увижу ее, и у меня екнет сердце. А ее взгляд скользнет по мне сначала равнодушно, затем ее лицо переменится, женщина подойдет ко мне, и я замечу, что в ее глазах стоят слезы. А потом…
Нет, конечно же, ничего подобного не случилось. Однако в тот день, когда к нам должен был прибыть новый директор, я ужасно волновалась. Ходили слухи, что это будет не директор, а директриса, и это настраивало меня на романтический лад.
Наконец перед центральным входом остановилась кофейного цвета «Волга», дверца открылась – и из машины вышла совсем не моя мама. И вообще не женщина. Вышел мужчина – уже не очень молодой, но еще далеко не старый, какой-то сутулый, с нервным злым лицом и тщательно прилизанными волосами на уродливом черепе. Причем цель его смешной прически была одна – равномерно распределить оставшийся волосяной покров по голове, чтобы скрыть весьма объемную плешь. Облачен этот субъект был в мешковатый костюм.
Несколько мгновений я была уверена, что он – один из сопровождающих лиц, что вот-вот из автомобиля выйдет та самая красавица с печальным взглядом. Но ничего подобного, естественно, не произошло.
Плешивый субъект покрутил головой, осматривая гипсовых львов перед входом, а потом быстро поднялся по ступенькам. Обвел взглядом всех воспитанниц, собравшихся в холле, затем засунул скрюченный палец за ворот, поправил узел галстука и произнес визгливым, каким-то козлиным голосом: