— Меня самого там не было, хотя маска у этого актера была так похоже на мое лицо, что я специально встал в зрительном зале, чтобы все заметили сходство, — ответил Сократ. — И мы хотим, чтоб обделались сиракузяне, а не мы сами.
— Вперед! — закричал командир, указывая на сиракузян своим копьем.
Сократ закричал «Элелеу! Элелеу!» вместе с другими афинянами, надвидавшимися на своих врагов. Это не было отчаянным рывком с большой скоростью. В таком рывке любая фаланга, даже такая небольшая, рассыпалась бы на кусочки. Сила этого боевого порядка была в том, что каждый воин защищал соседа своим щитом справа, и себя — слева, а над передней линией гоплитов возвышались два–три сомкнутых ряда копий. Эллинские гоплиты были лучшими воинами в мире. Об этом прекрасно знали Великие Цари Персии, нанимавшие эллинских наемников тысячами.
Да, с персами или другими варварами афиняне разделались бы легко. Однако сиракузяне были такими же эллинами, как и они сами. Хотя воинов, охранявших строителей контрстены, и было меньше, но они также сформировали фалангу, подчинившись командам, отданным с протяжным дорийским выговором. Их фаланга состояла лишь из четырех–пяти рядов, но они бросились навстречу афинянам. Они также кричали «Элелеу!»
Как и подобает человеку на поле битвы, Сократ попытался приметить воина, с которым ему, скорее всего, придется сражаться. Он знал, что это занятие было глупым. Он маршировал в третьем ряду афинян, и примеченный им враг может пасть или сменить позицию еще до их встречи. Однако своего занятия Сократ не оставлял, ибо так уж устроен человек, что во всем ищет закономерность, будь она там или нет.
— Элелеу! Эле… Бум!
Боевые кличи обеих сторон потонули в страшном шуме, напоминавшем собой катастрофу в кузнице безумного кузнеца. Передние ряды фаланг столкнулись. Копья уткнулись в бронзовые панцири и бронзовое обрамление щитов. Ударились друг об друга и щиты, чьи обладатели с обеих сторон пытались подвергнуть врага опасности. Некоторые копья вместо бронзы уткнулись в плоть. Сквозь металлический звон раздались крики и проклятия.
Сократ так и не узнал, куда девался тот человек, которого он приметил. Он сделал нижний выпад против другого сиракузянина, молодого парня с черной бородой рыжеватого оттенка. Копьё попало в бедро врага, между кожано–бронзовым покрытием на поясе и поножем. Потекла кровь, красная как перья на голове дятла. Сиракузянин широко открыл рот и завопил от боли. Он упал, изо всех сил стараясь покрыть себя щитом, чтобы его не задавили.
Полагаясь на численное преимущество, афиняне пробились вперед, заставляя своих врагов отступать и поражая их копьями одного за другим. Большинство работников, которых защищали сиракузяне, побежали назад к укреплениям, из которых только что вышли. Некоторые, впрочем, не уходили, а наблюдали за битвой и даже бросали в афинян камни. Один из этих камней попал в щит Сократа.