Сесть в них она не успела: словно выросши из-под земли, к ним направлялись мать и незрячая дочка. Анна остановилась и провела рукой по лицу, точно хотела смахнуть паутину. Потом отступила назад к парапету и какое-то время следила за девочкой. Слепая на удивление быстро освоилась и, поймав телом ритм, стала капризничать, с молчаливым упрямством отдергивая материнскую кисть от железной трубы, к которой крепилось сиденье. Ощущение полета пришлось ей по вкусу. Она взмывала все выше, взвивалась так яростно, будто бы норовила сорвать со своей короткой судьбы поводок. Глядеть на это было невыносимо: мы всегда виноваты перед слепыми. Даже если в них подспудно созрело желание нас ослепить.
Терпения Анны хватило совсем ненадолго. Я видел, как она пятится по парапету, а потом бежит на цыпочках к тропе. Напрасные предостережения: мать девочки была чересчур занята своим страхом.
Поймав на себе подозрительный взгляд продавщицы, я купил сигареты. Упущенное время наверстывал трусцой. Поднявшись по мостовой на примыкавшую к скалам улицу, я наткнулся на ушуиста. Сперва я его не узнал, просто память кольнула: встречались. Он стоял у калитки какого-го дома и смотрел Анне в спину – так, словно натягивал тетиву. При виде меня лицо его исказилось. Он шагнул за ворота и с лязгом захлопнул калитку. Я услышал, как опустился засов.
Анна готовилась скрыться за поворотом. Я с трудом за ней поспевал. Интересно, куда направляется человек, когда он пытается убежать (пусть на время) в чужом душном городе? Что Анна пытается убежать, у меня почти не осталось сомнений. Единственным выходом было следовать за ней и не отставать.
Вот она повернула направо к торговым рядам. Вот примерила шляпку, покрутилась в ней перед зеркалом, но, извинившись, вернула ее продавщице. Вот зашла в магазин, задержалась у полок с бутылками. Вот вышла с пакетом и зашагала по улице вниз. Остановилась перед старушкой, разложившей в стаканах инжир, расплатилась и опустила кулечек в пакет. Свернула к крепостной стене и оказалась на набережной. Гуляя по ней, зашла в ресторан и попросила меню. Выбрала столик над самым обрывом и показала два пальца. Официант любезно кивнул и водрузил на скатерть табличку. Анна двинулась дальше, минуя по узким проходам один за другим прибрежные ресторанчики, потом поднялась по каменной лестнице. Вот, посмотрев на часы, заспешила, чтобы уже в третий раз очутиться на площади. Там что-то вспомнила, порыскала в сумочке. Не нашла и направилась к пятачку с телефонными аппаратами. Сняла трубку и набрала по памяти номер. Разговор шел на испанском – единственное, что я уловил, а как только жена отошла, подскочил к автомату и нажал кнопку повтора. Номер семейства Ретоньо в Севилье. От сердца слегка отлегло. Вероятно, звонок был Каталине, которую Анна просила пожить в нашем доме, составив компанию Арчи.