Дон Иван (Черчесов) - страница 215

– Это не уксус, а масло. Уксус рядом. Не злись.

– Эй, братушка! Нам еще графинчик вина.

– Ты пьян. Съешь шашлык.

Я ткнул ногтем в меню:

– Шашлык у болгар называется “шишчета”. Это многое объясняет. Шиш порядком остыл и давно уже лыка не вяжет.

– Ты действительно пьян.

– Я не пьян. Просто топлю в вине трезвость.

– Тебя будет тошнить.

– Поштормит и отпустит.

– Если хочешь, останемся.

– Нет.

– Скажи, что ты хочешь?

– Вина. Обожаю вино вместо моря.

Она поднялась и пошла.

– Эй! – крикнул я. – Ты куда?

Догонять я не стал. А по правде – не смог. На пути в отель меня так шатало, что я едва не свалился на скалы. Качку пережидал, примостившись на ограждении, сторожившем обрыв фонарем. Как только я двинулся дальше, столкнулся нос к носу с лицом. Оно изучало меня с несвежей листовки, приколотой объявлением к дереву. Черно-белый мертвец с фотографии. Из тех, кем болгары обклеивают города. В этой стране на тебя отовсюду глазеют покойники. Привыкаешь к ним быстро – за день.

Судя по надписи на некрологе, мертвецу исполнился год. Судя по самому мертвецу, его об этом не известили: лично я за сегодня встречался с ним дважды. Ушуиста (если на снимке был он, а не тот, кто преставился вместо него год назад) звали волчьим именем Вълко. Вот те на, думал я, смерть – и та бывает подделкой.

Перед входом толпился народ и корпели на корточках два полицейских. Третий стоял в стороне и курил. Потом завел мотоцикл, что-то крикнул, они отошли и подали знак санитарам. Те подняли носилки и потащили в машину. Голову спрятали под полотенцем (я узнал на нем вензель отеля), а вот тело ничем не прикрыли. С безволосой груди ухмылялась русалка. Это был приговор.

– Прибило к сваям, – сказала Анна, когда я выполз из ванной, спустив в унитаз свои потроха. – Я его и нашла. Мне так не хотелось…

Она не договорила. Она укладывала чемодан и почти уже не дрожала. Она почти не дрожала, и было это хуже, чем полчаса назад, когда ее колотило, как в лихорадке.

– Прости, – сказал я.

– Не в том дело, – она закусила губу. Я ждал, что заплачет, но она не заплакала, невзирая на то, что я очень ждал. – Ты мне не веришь. То есть веришь, но так, будто я могу и солгать. Это плохо, Дон. Раньше так не было.

– Извини, – сказал я.

Чтобы ее не ударить, я вывесил руки в окно. Море шумело, колотило о берег вихрастой башкой и разрезалось изнанкой о сваи. Шел дождь. Почти ливень. Было темно. Только стемнело не так, как на суше. Было все темно-серо, как бывает в дневном скороспелом бреду. Я подумал: все же она нас настигла. Не небом, так штормом. Не штормом, так снимком. Не снимком, так пьяным утопленником. И чего она увязалась за нами?