К такому сюрпризу я не готов. Причем здесь вдруг грудь директрисы?
Похоже, текст начинает дурачиться и вынуждает меня отложить сочинение на завтра. Я помещаю наброски в память компьютера и подчиняюсь жене, зовущей к столу.
* * *
За трапезой я развлекаю Светлану пересказом событий своей зарубежной поездки и, как заведенный, шучу, а сам размышляю о том, что сказал напоследок мне Герман в машине. Точнее, о том, что он не сказал. Я думаю: если б у них завязался роман, я бы, пожалуй, ушел. Не знаю, как далеко – на дачу или к праотцам. Если б у них завязался роман, я потерял бы все разом, кроме своих же романов, а таким ненадежным, хромым и горбатым богатством не очень-то проживешь. Если б у них завязался роман, я разразился б романом и, возможно, создал бы шедевр. К счастью, такой поворот невозможен.
К несчастью, мой мозг – извращенец. Для него нет ничего невозможного. Угодив под его твердолобую лупу, любое заведомо невозможное превращается тут же в одну из возможностей. Ужиться с этим распущенным монстром почти невозможно. Заткнуть ему рот можно разве что совестью, запасы которой всегда ограничены, к тому же я к ней аллергичен: если мне очень совестно, я обычно чешусь.
– Не чешись за столом.
– Это не я. Это руки, которым не терпится взяться за дело. Я, пожалуй, его напишу.
– Напиши.
– А что, есть подходящий сюжет? – Я совсем не краснею. Я с упоением чешусь.
– Есть идея. Она умирает, но для него остается живой.
– Ночной ускользающий призрак?
– Нет. Не то. Она умирает, а он ее любит – так сильно, будто смерть их любви не указчик. Будто она понарошку.
– А она понарошку?
– Конечно же нет! Но для настоящей любви она вроде пугала.
– Пугала? И кого же оно отгоняет?
– Всякие черные мысли. Как крикливых и глупых ворон.
– Непонятно.
– Ну если смерть – это пугало, то все остальное уже и не страшно. Теперь понимаешь?
– С трудом.
– Тогда иди спать. У тебя такой вид, будто ты пережил кораблекрушение.
– На борту нас порядком трясло.
– А под рукой у тебя не было выпивки.
– И не было выпивки.
– И ты глаз не сомкнул.
– И мне было стыдно.
– За что?
– За тарелку и галстук.
– И все?
– Не совсем. Я уезжал из Мадрида с одной странной мыслью.
– Какой?
– После нас – хоть потоп!
– Почему?
– Потому что я очень соскучился.
– Это действительно стыдно.
– Стыдно, что я тебе лгу.
– А ты лжешь?
– А я лгу.
– И зачем?
– Чтобы жить потом так, будто мне и не стыдно.
– Но тебе будет стыдно за то, что ты лгал!
– Не будет. Я же его напишу.
– Напиши, – вздохнула она, помолчав. – Только сначала проспись. Может, все не так плохо.
– А ты мне не врешь?