Картонный снял дом с сигнализации и отдал Анне ключ. Ее трясло, как в ознобе, когда она переступала порог. Но дом встретил Анну тишиной и чистотой. В восковом запахе мастики было что-то церковное. Вся мебель накрыта полотняными чехлами. На окнах спущены жалюзи, и на янтарном паркете лежат жаркие тигровые полосы. Из парка пахнет подмаренником.
А земляника уже сошла.
Анна готовила себя к тому, что дом будет запущен, и ей придется мыть, убирать, чистить. Она представляла потоки мыльной воды, льющиеся по полу, звон и грохот, предвкушала мышечную радость и то, как грязное начнет становиться чистым, темное – светлым.
Оказалось, что делать ничего не надо, но Анна не растерялась.
Она сняла чехлы с мебели и смахнула пыль. Не во всех комнатах, конечно, только на кухне, в гостиной и в своей спаленке наверху. Подумав, приготовила еще гостевую комнату, на всякий случай. Пошла в сад. На клумбах цвели розы, и Анна сделала несколько букетов. Выстроила вазы на мойке – какая красивая эта, с синими и алыми китайскими рыбками! – обнаружила, что нет воды. Не растерялась, пошла к соседям, посоветовалась, разобралась, нашла кого надо, потребовала включить воду. По дороге собрала еще букет. Вернулась, наполнила вазы водой, расставила в разных комнатах. В гостевую, не без умысла, отнесла вазу с полевыми цветами.
Анна вернулась домой.
В тот настоящий, единственный дом, который у нее был всегда, в котором она была хозяйкой с рождения.
Анна совершенно обжилась и даже стала, на свой страх и риск, водить машину, томившуюся в гараже. Ту самую, из которой ее выпроводил Милан. У Анны были права, но не имелось документов на машину. Впрочем, она водила очень аккуратно, и сотрудники ГИБДД, сделавшие уютную засаду на выезде из поселка (как при игре в «казаки-разбойники», честное слово!), ни разу ее не остановили. Она ездила в ближайший супермаркет за продуктами, ей нравилось катить тележку по рядам, бережно нагружать ее пакетами, банками, а потом – везти к автомобилю. В один из дней Анна завернула на базар, где между прилавков со снедью и прилавков со строительными материалами теснился птичий рынок. Продавали там, конечно, не только птиц, но и коз, кроликов, котят, щенков и даже хорьков. Анна загляделась на крысенка, лихо бегущего в колесе, но ей стало неприятно, и она отвернулась. Увидела, несомненно, сумасшедшую женщину в малиновом пальто с чернобурым воротником – это в такую-то жару! – в фетровой шляпе, украшенной блестками, брошками, бумажными цветами, в серебряных босоножках на каблуках. Незнакомка прислонилась к ограде, активно машет на себя бумажным веером, на грязной руке вспыхивают копеечные кольца. В другой руке у нее поводок. Жмется к пыльной земле прекрасная солнечная собака, большая, с доброй и отчаявшейся мордой. Длинная шерсть нечесана, в ней запутались репьи. Впрочем, сначала Анна не видит собаку, а обращает внимание только на ее хозяйку. Анну привлекает картина чужого безумия, как завязавших алкоголиков будоражит вид чужого опьянения. Нечаянно она замедляет шаг, а этого делать ни в коем случае нельзя, потому что сумасшедшая кричит ей прямо в лицо: