— Буфетчик, где буфетчик, — командовал режиссер. — Буфетчик кричит в этом месте: Товарищи, чай подавать?
— Идите прочь, — ответил ему кто-то, — я здесь ничто. А там все кричат, плачут, там катастрофы.
Несколько секунд все было тихо. Потом одинокий женский голос выкрикнул навзрыд:
— Это разложение какое-то, точно трупы загнили!
В лесу слева раздался выстрел.
— Уж не за нами ли, — прошептала Надежда. — Милые мои, родные, хорошие вы мужчины, нам надо расходиться. Я налево гибнуть, а вы направо спасаться. Не поминайте лихом меня, пропащую.
— А пьесу дослушать? — сказал Семен, но Надежды и след простыл.
И с ее исчезновением подземный театр стал звучать все глуше и уж слов было почти не разобрать. Лишь отдельные бессвязные реплики еще доносились снизу.
— Уйду отсюда, где вокруг тебя все гниет и разлагается…
— Да помоги же мне прекратить все это!
— Ах, если бы и я могла уйти!
— Дай ей холодной воды… Чего же больше?
В лесу протяжно засвистели свистки. Зашевелилась земля, будто подземные дачники пытались один за другим выйти слева, будто там был самовар.
— Все пьют чай и гладят друг другу руки и ноги, — успел еще крикнуть голос режиссера.
Но путникам нашим стало вдруг жутко без Надежды. И они, крестясь и щипля себя за мягкие места, чтоб очнуться, побежали по краю обрыва, не разбирая дороги.
Впереди бежал Князь, и Семен поспевал за ним.
Лишь когда они вышли на дорогу, Семен хватился своего приданого саврасовского серебряного портсигара. Конечно, было жаль этой вещи, напоминавшей ему о семье, но он не осерчал на Надежду, потому что каждый должен честно исполнять свою работу и мотыжить, как прозаик Виктор, свой надел. Между тем воздух вокруг становился все менее свежим. Пованивало. Семен обслюнил палец и поднял его вверх.
— Все верно, движемся на северо-восток, — доложил он.
Их догнала газель с донельзя ободранным и грязным кузовом, обтянутым синей клеенкой. В кабине сидели два киргиза. Водитель разговаривал по мобильному телефону на своем языке, а напарник высунулся и крикнул едва понятно:
— Металлолома есть?
— Нету металлолома, — сказали путники, — ничего у нас нету.
— Тогда спасибо, если что!
И когда автомобиль исчез, обдав путников облаком пыли, Семен еще раз подтвердил:
— Кирдык! Мы на верном пути.
Вонь усиливалась. Вскоре путники увидели и саму свалку. Туда вело сразу несколько дорог, а оттуда — ни одной. Помойка со стороны смотрелась как один большой массив, но при приближении становилось понятно, что это целая горная страна, перерезанная вдоль и поперек ущельями и узкими каньонами. Подушки близких возвышенностей слежавшегося мусора побелели от дождя и солнца. Одни склоны сверкали лысинами, другие поросли ржавым мхом, полынью и дикой коноплей. В долинах цвели какие-то мелколистые кусты. Мутные ручьи весело бежали к равнине, с тем чтобы слиться с другими в большую вонючую реку и устремиться дальше, к Ледовитому океану. По берегам паслись пугливыми группами небольшие животные, пращуры которых вполне могли быть овцами или козами, но по мере борьбы за выживание в этом уголке земли они обрели черты вида, неведомого зоологии, а именно: общую кривобокость и косорылость, сутулость и горбатость при некоторой заскорузлой обаятельной тупости. По мере движения путников запах помоев становился все жиже: воняя во все стороны и отравляя своими миазмами округу, сама помойная страна уже как бы принюхалась к себе.