Да я, в общем-то, бы не против, чтобы подружки меня сопровождали — всегда можно прижать любовницу в укромном уголке и совершить...хммм...что хочешь. И сколько хочешь.
Ах, эти купания в лесном водопаде, это гладкое смуглое, горячее тело, судорожно извивающееся в твоих объятьях под падающими прохладными струями хрустальной воды... а шелковистая трава на берегу, и мы, лежащие рядом в любовной истоме, и моя рука теребит её гладкую шёлковую грудь... Сейчас я вспоминаю эти картины с лёгким налётом грусти и радости — нужно радоваться жизни, радоваться тому, что она даёт тебе в этот момент — кто знает, что там, впереди?
Узнал я, и то, как акомы уберегаются от москитов и всякой кровососущей дряни — всё гениальное просто — они натирались растёртыми листьями некого дерева, они называют его аруон, его запах напоминает чем-то запах огурца (когда я попал к акомам, всё время удивлялся — какого чёрта от всех пахнет огурцами? Правда, это было даже пикантно, когда твоя любовница пахнет огурцом...). Фитонциды, источаемые этими листьями были настолько сильны и так неприятны насекомым, что они облетали аборигенов за версту.
Позже я узнал, что поставка этих листьев в Империю был одним из основным способов заработка у акомов — они ревностно стерегли места, где росли деревья аруон и горе чужакам, которые пытались украть у них хоть один лист! Их попросту убивали.
Да я прекрасно понимал акомов — попробуй заработай что-то в этих джунглях, а хочется каких-то красивых тряпок и украшений для женщин, красок для раскраски, экзотических пряностей и украшений, броню для молодых воинов, уходящих на заработки, хорошее оружие.
Чем мог воин заработать на оружие? Сбором листьев дерева аруон занимались только женщины и дети — воину не пристало пачкать рук работой, его дело — война и производство детей. Войны было не так много, так что для воинов оставалось только второе развлечение — ну, после тренировки, конечно. Потренировались, пошёл, затащил под куст или в хижину свою женщину и понеслось — сладострастные крики частенько неслись по всей улице и никто не обращал на это не малейшего внимания — этакий фон, как кудахтанье кур или стрекотание птиц над головой. Только при особо пронзительных и особо сладострастных криках, проходящий мимо воин мог сказать своему спутнику что-то вроде: « Смотри, как Ануан старается, знойная баба — жаль не мне досталась! Я, тогда, на битве за неё, оступился, наступив ногой на камень и проиграл этому негодному Анубу. Теперь вот она для него поёт!» А если это была спутница, тогда речь была бы другой: «Видишь, как баба старается! А из тебя, хоть весь день пыхти, звука не выдавишь! Как бревно торчишь!» — на что она отвечала — «А ты на тыкву Ануба посмотри, и сравни со своей — то-то его Ануан так вопит, завопишь тут! Молчал бы уж!»