— Здравствуй, дорогая. — Он целует меня.
— Ты сегодня красавец, — замечаю я.
— Мог бы сказать то же и тебе, — отвечает он.
— Но не скажешь.
— Обязательно скажу. Прекрасно выглядишь.
— Как она? — спрашиваю я, переходя на шепот.
— Как обычно. Я цветов принес. Чтобы приободрить.
— Ну какой же хороший сын!
— Хочу быть упомянут в завещании, — говорит он, ухмыляясь.
Беру его за руку, входим в комнату. Шторы здесь задернуты, свет потушен, только у алтаря горят свечи. Пыль лежит слоями, один слой поверх другого. Мама сидит у стола, который мы с Рики ей купили, за картами таро. Она даже не замечает, как я бочком подхожу к ней. На ней рваное платье, выставляющее на обозрение левую грудь. Лицо изможденное. Со времени нашей последней встречи она похудела, ничего не выражающее лицо, взгляд отсутствующий, как будто ее мысли сейчас где-то далеко-далеко.
— Привет, мам. — Я целую ее.
— Здравствуй, моя девочка, — отвечает она, мельком взглянув на меня, и снова погружается в карты. Не знаю, что она с ними делает, и знать не хочу.
— Она похудела, — говорю я Рики.
— Обменивает продуктовые талоны на свечи и заклинания жриц.
В комнате полно магического барахла. Боги и богини лукуми — прямо из Западной Африки. Некоторых я узнаю, но большинство совершенно незнакомые. Тут и представители других пантеонов: латунный Ганеш и его мать, Сарасвати. Фаянсовая Дева Мария. Молитвенные флажки из Тибета. Огромный вырезанный из дерева Аполлон.
Мама бормочет над картами.
— Она здорово сдала.
— Да нет, нисколько. Она молодец. — Рики качает головой.
— Что-то непохоже.
— Ты, в отличие от меня, редко ее видишь, — говорит брат с улыбкой, призванной показать, что он меня не осуждает.
— Эти сучки взяли ее на крючок со своей магией. Они у меня живо забудут о ее продуктовых талонах, — грозно заявляю я.
— Я ведь приношу еду, так что все нормально, — успокаивает меня Рики.
— Ну просто святой, да и только, — признаю я, улыбаясь несколько саркастически.
Тишина. Секунды превращаются в минуты. Клаустрофобия. Встань. Походи. Я снова замечаю, что отцовский прах исчез с полки камина. Даже думать не хочется, что она с ним сделала.
Проходит еще некоторое время. Еще сколько-то удушающих секунд. Господи, до чего же я ненавижу эту квартиру!
— Извините, не могу тут больше, — выпаливаю я.
Рики кивает:
— По крайне мере скажи маме, что уезжаешь за границу.
Она задремала. Становлюсь перед ней на колени, беру ее руки, целую. Она смотрит на меня, в желтых глазах появляются искорки.
— Моя дорогая, — бормочет она.
— Мам, я сейчас пойду. Уезжаю ненадолго.
Она понимающе качает головой и вдруг, как будто завеса на мгновение приподнимается, говорит: