Если один из дядек брался за руль, то второй обязательно занимал пассажирское сиденье — поодиночке они не водили никогда, даже когда были моложе. В последние одиннадцать лет, с тех пор как был куплен «ситроен ВХ» цвета зеленый металлик с дизельным двигателем, каждое воскресенье, с одиннадцати до полудня, дядьки устраивали машине «разминку». Запускали мотор, принимавшийся утробно урчать в тишине узкого гаража, ворота которого предварительно распахивали на всю ширину; затем, после ряда сложных маневров и дерганий вперед-назад, необходимых, чтобы вывести автомобиль из служившего ему прибежищем закутка, после обмена громогласными указаниями и красноречивыми жестами — при этом один из дядек рулил, а второй исполнял роль семафора, стоя перед кроличьими клетками, — машина наконец медленно выкатывалась со двора. Эта церемония повторялась неукоснительно в любую погоду и любое время года, исключая дни особенно сильного снегопада; лишь действительно нешуточные сугробы могли отвратить двух бесстрашных стариков от исполнения привычного ритуала.
Далеко они не ездили и маршрута никогда не меняли; добирались до границы своих владений и зорким взглядом, почти не утратившим остроты, несмотря на необходимость поневоле распылять внимание, одновременно следя за дорогой, по которой, впрочем, они никогда не передвигались на скорости больше пятидесяти километров в час, окидывали угодья, проверяя, в каком состоянии земли, изредка — загородки выпасов и скотина. Все местные знали, что по воскресеньям с одиннадцати до двенадцати дядья из Фридьера выводят машину «на разминку»; если бы в очередное воскресенье они в четверть двенадцатого не миновали Козий мост, а пятью минутами позже не показались на деревенской площади, многие решили бы, что, наверное, началась война, а до их заброшенного кантона новость, как всегда, доберется с опозданием. Наконец, была еще одна деталь, говорившая зрителям о том, что все в порядке и волноваться не о чем, а заодно служившая подтверждением устоявшейся репутации двух чудаковатых квазиблизнецов: мало того что Луи и Пьер в своих воскресных вылазках садились за руль строго по очереди, они еще никогда не выезжали без Лолы. Псина царственно восседала справа от водителя, расплющив о стекло морду, а брат, низведенный до ранга пассажира, с удобством располагался посередине заднего сиденья.
Анетте «диана» пришлась по сердцу и, похоже, взаимно. До сих пор если она и водила, то только чужие машины, принадлежавшие мужчинам: сначала автомобиль отца, потом Дидье и вот наконец Поля. Не откладывая дела в долгий ящик, она начала тренироваться и довольно быстро вспомнила забытые, казалось бы, навыки; забытые тем прочнее, что в ее памяти они неизбежно связывались с мрачными вечерами, когда она везла домой в стельку пьяного Дидье, и хорошо еще, если он только изрыгал ругательства одно грязней другого, а не вырывал у нее из рук руль, бормоча заплетающимся языком, что, даже напившийся до бесчувствия, он все равно водит лучше ее; он мог бы быть автогонщиком, а чё, запросто, мог бы сесть за штурвал самолета или вертолета, да хоть бы и тяжелого бомбардировщика, ему это раз плюнуть, у них в семье все мужчины водилы хоть куда, а ты как думала, этому не научишься, не-е, с этим надо родиться, в трубку, говоришь, подуть, да хоть щас, не в первый раз, не напугаете, ну и что, что у него в багажнике пиво, всего-то три баночки, ну пусть не три, а десять, даже двадцать, кому какое дело, да пусть отбирают эти гребаные права, он все равно будет ездить!