Все это — там, у нас дома. И Муспилли, нашего учителя химии, я тоже вижу.
Вентили в дебрях труб — сочащиеся НАФТАЛИНОВЫЕ ИСТОЧНИКИ. Ночью видно, как эти вентили белеют. В отличие от снега они текуче-белые. А башни градирен черны иначе, чем ночь, они — колюче-черные. И луна тоже одну жизнь ведет здесь, а другую — дома, над коньками крыш маленького города. И здесь и там у нее есть двор, в котором всю ночь горит свет и освещает свое извечное имущество: обтянутое плюшем кресло и швейную машинку. Плюшевое кресло припахивает цветками лимона, а швейная машина — мебельным воском.
Все мое восхищение доставалось МАТРОНЕ — параболической башне, огромной градирне высотой под сто метров. Ее пропитанный чернотой корсет пах еловой смолой. А градирные облака, всегда одинаковые, состояли из водяного пара. Водяной пар сам не имеет запаха, но он пробуждает к жизни слизистую оболочку носа и усиливает все наличествующие запахи, облегчая поиск улетучившихся слов. Так ловко обманывать, как это удавалось Матроне, мог один только Ангел голода. Возле параболической градирни лежала гора искусственных удобрений. Искусственные удобрения, как-то объяснил нам Кобелиан, тоже дериват угля. Слово ДЕРИВАТ звучало утешительно. Довоенные искусственные удобрения сверкали издалека — как глицериновое мыло в целлофановой обертке. Подумав об удобрениях, я сразу вижу себя, одиннадцатилетнего, в летнем Бухаресте 1938 года — на Калеа Викторией.[33] Первый раз в жизни я попал в современный универсальный магазин, где конфетные прилавки — длиной в целую улицу. Мой нос дышит сладостью, в пальцах шуршит целлофан. Меня — снаружи и внутри — то окатывает холодом, то бросает в жар. Впервые у меня эрекция. К тому же магазин называется Sora — сестра.
Довоенные удобрения представляли собой спекшуюся слоистую массу: прозрачно-желтую, горчично-зеленую и серую. Вблизи они припахивали горечью, как квасцы. Я отношусь с доверием к квасцовому камню, потому что он останавливает кровь. Некоторые из растущих здесь растений, что питаются лишь квасцами, цветут лиловыми, как остановленная кровь, соцветиями, а плоды у них — лакированно-коричневые, будто засохшая кровь земляных собачек на степной траве.
К химическим субстанциям относится и антрацен.[34] Его полно на дорогах, он разъедает наши галоши. Это маслянистый песок или, можно сказать, кристаллизовавшееся, как песок, масло. Стоит на него ступить, и он снова становится маслом — чернильно-синим либо серебристо-зеленым, как растоптанный гриб. А пахнет антрацен камфарой.
Иногда — вопреки всем пахучим дорогам и улетучившимся словам — из резервуара для ПЕКА разило каменноугольной смолой. После отравления дневным светом я боялся этой смолы и радовался, что могу укрыться от нее в подвале.