Задумавшись, он едва не налетел в темноте на Бейкера. В руках у Бейкера что-то звякало.
— Что ты делаешь? — спросил Гаррати.
— У-мм? — На него глянули пустые глаза Бейкера.
— Что ты делаешь? — терпеливо повторил Гаррати.
— Считаю мелочь.
— И сколько у тебя?
Бейкер позвенел монетами и улыбнулся:
— Доллар двадцать два цента.
Гаррати заулыбался:
— Да, состояние. И что ты будешь с ним делать?
Бейкер уже не улыбался. Его сонные глаза глядели в холодную мглу.
— Мне нужен большой, — сказал он. Его южный акцент заметно усилился, он теперь сильнее растягивал слова. — Со свинцовой обшивкой снаружи. Внутри надо обить розовым шелком, а под голову — белую атласную подушку. — Его совершенно пустые глаза мигнули. — Чтоб не сгнил до Страшного суда, когда мы все пред Ним предстанем. Одетые плотью нетленной.
Ужас теплой тонкой струйкой начал проникать в Гаррати.
— Бейкер! Бейкер, ты сходишь с ума?
— А что делать? Мы все сошли с ума, когда решили попытаться. Это зло нельзя одолеть. В этом мире. Свинцовая обшивка, вот и билет…
— Приди в себя, иначе к утру будешь мертв.
Бейкер кивнул. Костлявое, туго обтянутое кожей лицо.
— Вот и билет. Я хотел умереть. А ты? Разве не из-за этого?
— Замолчи! — крикнул Гаррати. Его снова била дрожь.
Начался крутой подъем, и разговор оборвался. Гаррати шел наклонясь вперед. Он дрожал от холода, его бросало в жар; болела спина, болела грудь. Он не сомневался, что очень скоро мускулы просто откажутся поддерживать его тело. Он думал об обшитом свинцом гробе, в котором Бейкер будет лежать во тьме тысячелетий, и спрашивал себя, не последний ли это предмет, о котором ему пришлось подумать в жизни. Остается надеяться, что нет, надо только направить мысли на другой путь.
Солдаты время от времени выкрикивали предупреждения. Теперь они вновь дежурили в полном составе — тот, которого убил Паркер, был незаметно заменен. Справа и слева слышались монотонные приветствия зрителей. Гаррати думал о том, каково будет лежать в глубочайшей тишине, в вековечной пыли с закрытыми глазами, видеть бесконечные, бездумные сны, лежать века и века в воскресном костюме. Ничто не будет тебя беспокоить — деньги, успех, страх, радость, боль, горе, секс, любовь. Абсолютная пустота. Ни отца, ни матери, ни возлюбленной, ни любовницы. Мертвые — сироты. Конец мукам ходьбы, конец долгому кошмару, конец этой долгой дороге. Тело обретет мир и покой. Совершенная тьма смерти.
Как там будет? Как?
Внезапно его искореженные, больные мускулы, заливающий лицо пот, даже боль — все это показалось ему дорогим и настоящим. Он удвоил усилия, добрался до вершины холма и продолжал исступленно дышать на протяжении всего спуска.