«Убить! Говорила, надо было убить Ишбулата и дело с концом! — Тансылу сжала кулаки, повернулась на спину. — Что ж, убью, убью обоих — и его, и Бурангула. Не будь я рождена воином!»
Тансылу уснула перед самым рассветом. И привиделся ей во сне волк. Он смотрел на нее раскосыми желтыми глазами, смотрел до тех пор, пока она не провалилась во тьму.
А посыльные выехали до рассвета и уже к полудню в лагере собрались старшины отрядов, а на следующий день к перевалу, через который пролегал путь в дикую долину, двинулись стада и табуны племени.
— Бурангул собрал свое войско на пути к зимним стойбищам. Ишбулат с ним, — доложил охотник, которого Аязгул посылал разведать, что делается в степи, — стада идут туда, куда уходит солнце, много овец, много лошадей. Воины стоят лагерем в трех местах, там, где всегда идем мы.
Аязгул кивнул и подумал: «Посмотрим, сколько он будет там ждать! Лишь бы молва раньше времени не достигла его ушей».
— Что наши стада? Перевалили хребет?
Другой охотник приблизился к Аязгулу.
— Не все. Отары Кальтакула только снялись с места, идут. В горах снег выпал, как бы не померзли.
— Не померзнут. Пусть поторопятся! В долине еще тепло, отогреются! Кишлак ставят уже?
— Ставят! У реки ставят, на другом берегу. Переправу сделали. Овцы пройдут, люди пройдут, снимем. Женщины спрашивают, где муку брать будем? В старый кишлак обозы приходили. Как сейчас быть? В той долине никого нет.
Аязгул задумался. Верно женщины беспокоятся. И кузнец нужен, и гончар, и мука нужна, и просо надо. Охотнику ответил:
— Передай, чтобы не беспокоились. Переправим стада, подумаем обо всем остальном. Да Бурангула дождемся, а там видно будет. Еще вот что: сказал всем, чтобы оставили людей огонь жечь, когда стада уйдут?
— Сказал. Уже жгут.
— Хорошо. Люди Бурангула огонь видят, думают, что все еще там. Пусть так думают. Вряд ли его охотники осмелятся ближе подойти. Тут места наши, побоятся.
Аязгул поискал глазами Тансылу. Она сидела в стороне у старого раскидистого дерева, что выросло у подножия холма, и наблюдала за воинами, готовившимися к битве.
Поблескивали на солнце начищенные шлемы, позвякивали пластины кольчуг, скрежетали о камень точимые мечи и кинжалы. Женщины готовили обед, дети подносили всем желающим кумыс. Жизнь в стойбище не останавливалась. Только не слышно было ни блеяния овец, ни ржания лошадей, ни покрикивания пастухов — обычных звуков для кочевья. Ушли стада, и теперь стойбище превратилось в военный лагерь, готовя засаду для Бурангула.
Воины беседовали меж собой, поглядывая то на Тансылу, то на ее мужа.