- Иди к маме, - уводя ребенка, сказала уверенно Готель; и теперь уже определенно, с резными лошадками и прочими совместными выходами было покончено.
По возвращении, Готель спустилась этажами в поисках ненужных лоскутков, цветных обрезков и разной нитки, оставшихся от шитых ею в прошлом платьев. От минувших мыслей, всё ещё не отпускающих, она с трудом могла сосредоточиться, а потому долго перебирала на полках одни и те же вещи. Много здесь осталось еще от астронома: ножи и прочие предметы домашнего обихода, старое огниво, пустые мешки под пшеницу, два пакетика с семенами рапунцеля; Готель заглянула внутрь и подумала, что, должно быть, они были уже мертвы, поскольку пролежали на полках целую вечность. Готель взяла мешки, семена и поднялась наверх.
Это было время, когда Марии уже исполнился год, и наступала пора учиться оставаться одной, пока мама будет отлучаться из дома. И обычно Готель предпочитала выходить утром, совсем рано, например, набрать хвороста для камина; торопливо обходила округу и возвращалась еще до того, как малышка проснётся.
День всегда проводили вместе, чаще у подножья башни, на траве, под ласкающими лучами солнца. Когда же предстояло выйти вечером, до деревни, Готель укладывала девочку пораньше и была с ней особенно внимательна и нежна. Каждый раз, покидая башню, она знала, что ребенок может проснуться в любой момент, и тогда рядом должен быть хотя бы кто-то.
- Познакомься, милая, это Софи, - показала она только что законченную тряпичную куклу, - можно она сегодня послушает сказку с тобой?
Тогда начались сказки. Поначалу совсем простые: о потерянной горошинке, о бравом птенце и солнечных лепешках. Частенько Готель выдумывала такие истории на ходу. Понимала ли их девочка, неизвестно, но совершенно точным было одно, что она очень любила их вечерние чтения, ласковый голос своей матери, верила ему всей душой и доверяла всем сердцем. На её лице отражалась каждая прочитанная строчка, каждое незначительное переживание заставляло вспыхивать её глаза от радости и крепко сжимать Софи от волнения за крошечные судьбы маленьких героев в их увлекательном приключении.
Потому, сколько бы долго Готель не размышляла о целесообразности и нравственности называть друг друга своими именами, когда девочка просыпалась, она неизбежно звала "маму", и объяснять в такой момент ребенку, что всё не так как выглядит, по крайней мере, жестоко и уж тем более глупо.
Возможно, не что иное, как эта неизбежность стала их первым шагом навстречу друг к другу. В этой девочке было гораздо больше разумного, чем Готель успевала взять, и иногда казалось, что именно ребёнок ведёт её за руку, а не наоборот. Страшные истории об избалованных детях тоже оказались неправдой. Девочка ходила по дому так тихо, словно боялась побеспокоить мамину внутреннюю меланхолию или в святости её берегла, как если бы она стала воздухом, наполняющим их маленький мирок. Она сжимала свои губки и смотрела на маму, в ожидании её теплого голоса.