- Узнав о приходе своего возлюбленного, принцесса хотела предупредить его об опасности, но не успела, и дракон своим огненным дыханием преградил ему путь, - читала Готель вечером.
Мария, казалось, совсем не слушала сказку в этот вечер, а смотрела из-под стеганного овечьего одеяльца на маму, внимательно, словно не видела её никогда. Готель также мысленно была далека от сюжета. Этой ночью ей предстояло похоронить Кристофа, своего любимого, возможно, последнего мужчину в своей жизни, и при этой мысли у неё на глазах наворачивались слезы.
- Бедный пастушок метался во все стороны, спасаясь от огня, - пересиливая себя, проговорила Готель и почувствовала, как теплая ручка Марии легла в её ладонь.
- Не плачь, мамочка, - тихо проговорила девочка, - он спасёт её.
Готель закивала в ответ, хотя с болью осознавала, что её саму уже никто не спасёт. Её единственный спаситель этой ночью нашел своё пристанище возле покойного астронома, а с ним легла в землю и всякая надежда на спасение.
Правда, оставалось еще одно создание, способное вступиться за её бессмертную душу; подходя к башне, Готель плеснула черпак воды под, повесивший голову, рапунцель и поднялась наверх.
1459 год.
В одних книгах писали о морях и океанах, в других о невиданных животных, бескрайней пустыне и фантастических песчаных дюнах. Так много всего было в книгах; их герои встречали друг друга на городских площадях, возлежали на пирах и пели в соборах. Когда Мария была еще маленькой девочкой, она выходила из детской с улыбкой, а чуть старше, с той же улыбкой выглядывала окно; но очень скоро даже поляна вокруг башни перестала быть внешним миром, стала скорее садом, какие бывают при знатных домах. Так говорилось в книгах: "Это было прекрасное место для мечтаний и прогулок перед сном". Прекрасное, но замкнутое. И из-за окружавших её гор не доносилось ни звуков войны, ни страданий, ни каких-либо других бедствий, кроме мерной песни сверчков по ночам, да шума ветра долетавшего со снежных вершин.
Но по отрочеству к Марии начали приходить другие мысли. Она неожиданно открывала, что материнская любовь, её окружающая, слишком болезненна и доставляет самой Готель много грусти, когда в любви той вдруг теряется необходимость. Так что с годами, немое позволение любить себя как дитя, стало горькой ответной любовью уже совсем взрослой девушки. А пока мама спала, Мария украдкой убирала дом, стирала, перебирала зерно и готовила еду. Украдкой читала. Украдкой взрослела.
По той же причине она ни разу не остригала своих уже непомерно длинных волос.