— Тише ты! Звери с Камчатки разбегутся! — урезонил его Колмогорец.
Харитон опять посерьезнел.
— А ведь это дело так не пройдет, — уверенно сказал он. — Петриловский половину казаков перепорет, допытываясь, кто взял пищаль.
— Никого он не перепорет. Пищаль эта не краденая. Утоплая она. Петриловский пищаль да пистоли повсюду с собой таскает. У него и охрана постоянная есть, а только он даже на охоту выезжает, изоружась по завязь. Никому не доверяет. У такого пищаль стащишь! Он сам у тебя последнее стащит, исподнее сдерет, а для себя и на грош убытку не потерпит… Поехали это мы ден на пять назад на Кривую протоку на уток. Не знаю, как вышло, а только бат Петриловского перевернулся, и пищаль бултыхнулась в воду. Велел он нам достать. Ну, ослушаться мы не посмели, разделись, гнус тело облепил. Стали нырять. Я на пищаль сразу наткнулся. Да только не вытащил, а под водой подальше от того места оттолкнул. Потом еще раз нырнул и совсем близко от берега под корягой упрятал. Мне кричат: не там-де, дурак, ищешь! Я послушался и стал нырять вместе со всеми. Всю воду в протоке взбаламутили, а пищаль не нашли. Опосля я ее вынул из-под коряги, нерпичьим салом обмазал да в холстину завернул.
— Ловко! — прищелкнул языком Харитон. — Стало быть, это теперь у нас пятая пищаль в обители будет. Ложу, конечно, придется сменить. Ну молодчага!
Кроме свинца и пищали Колмогорец извлек из бата несколько костяных пороховниц, полных пороха, и свертки с гостинцами.
Вскоре Харитон и Колмогорец уже стучались в дверь кельи Игнатия.
Дверь им открыл тонконосый широколобый монах с прямыми льняными волосами, спадавшими на плечи, и пронзительным взглядом больших серых глаз, прикрытых тяжелыми веками. Это и был брат Игнатий. Одет он был, однако, не в рясу, а в тонкую белую льняную рубаху и суконные темные штаны. На ногах — домашние туфли, сшитые из шкуры молодой нерпы.
— Колмогорец! Друже! — Козыревский стиснул плечи гостя так, что тот выронил все свои свертки.
Протиснувшегося вслед за Колмогорцем Харитона хозяин кельи отправил в трапезную, сообщить настоятелю обители Мартиану, чтобы его не ждали и приступали к вечерней трапезе.
Колмогорец сообщил, что в Нижнекамчатском остроге Козыревского готовы поддержать двадцать казаков во главе с Кузьмой Вежливцевым. Колмогорец говорил от его имени.
— Двадцать — это мало, — покачал головой Козыревский.
— То двадцать добрых казаков, — не согласился с ним Колмогорец. — Каждый двоих стоит. Да у тебя в обители почти два десятка своих людей.
— Мои безоружны. Пять пищалей, считая и ту, что ты сегодня привез, несколько пистолей, десяток сабель — вот и все наше оружие, — подытожил Козыревский. — У Петриловского же пушки в крепости. Беда еще в том, что у нас в обители только две кольчуги. Изрешетит нас Петриловский — через дырки ветер свистеть будет. Надо ждать.