Махин с трудом отделалась от мистера Духра под предлогом, будто у неё очень важное дело к министру финансов, и занялась своими комбинациями. Стараясь любым способом привлечь внимание господина министра к своему мужу и министерству, в котором он должен стать заместителем министра, она в то же время следила в оба за молодой дамой, по имени Гити-ханум Азиз, которую окружала целая толпа самых осторожных людей из государственного аппарата.
Временами она взглядом издали указывала на Гити-ханум, как бы давая этим понять находящимся вблизи и в отдалении от неё гостям, что она находится с этой молодой женщиной в более близких отношениях, чем можно было предположить до сегодняшнего вечера, и что именно она явилась причиной её присутствия среди гостей.
Что касается самой Гити-ханум, то, хотя она и не была беспомощной и до сих пор прекрасно справлялась со своими делами сама, на сегодняшнем банкете она, по-видимому, устала от этой надоедливой толпы, которая не оставляла её в покое и требовала не только внимания к себе, но и улыбок. По её беспомощным, молящим о сострадании взглядам, которые она бросала в сторону Махин Фаразджуй, было ясно, что она молча взывает к ней: «О великодушная, избавь меня от этих нахальных мужчин!»
Мистер Духр развязно подошёл к Гити-ханум, взяв себе в наперсники господина Ага Хосейна Боланд Бала, носившего громкое прозвище Высочайший. Этот господин, которого повсюду восхваляли и возвеличивали, как бы в подтверждение поговорки «Не бывать плешивому кудрявым», был ростом всего лишь один метр и четыре сантиметра. Он несколько лет защищал высшие интересы Ирана в стране, расположенной по ту сторону океана, и только недавно вернулся из этой ответственной, исторической для Ирана, командировки.
Другими словами, там он предлагал американцам использовать территорию Ирана для осуществления тех целей, которые один аллах ведает, к чему приведут. Его красноречие на английском языке пока привело лишь к тому, что американцы в виде компенсации надавали ему ложных обещаний.
Сей политический, в полном смысле этого слова, как его понимают европейцы, деятель, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, подобно ребёнку, который только-только начинает разговаривать, получает от каждого произносимого им слова такое огромное удовольствие, что не приведи господь мусульманину видеть и неверному слышать. Но особое удовольствие он получает, когда говорит на английском языке, и одной из удивительных особенностей, вложенных в него природой, является то, что всё услышанное на персидском языке он принимает с большими колебаниями и недоверием, но если то же самое сказать ему по-английски, он таращит свои глаза, с таким раболепием выслушивает и так благодарит собеседника, даже если тот говорит какую-нибудь благоглупость, что трудно передать.